НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК

«Нет, — неизменно отвечал Непомук. — Они пойдут в лес. А за ними туда отправятся парни».

При обходе владений, передаваемых Ромедеру, Непомук, нанося зятю ритуальные удары, страшно страдал. Порченой девки в жены тот явно не заслуживал. Злясь, Непомук бил сильнее, чем требовал обычай. Брак с самого начала оказался построен на лжи. И тем категоричнее следовало воздерживаться от посягательства на соседские земли. Потому что оно стало бы еще одним святотатством. А всё потому, что у Непомука не было сына! Теперь уже не было.

В Вене Алоис преуспел. Приветливого мальчика приятной наружности взяли на работу в мастерскую, в которой изготовляли сапоги для верховой езды офицерам императорской кавалерии.

Отныне он услуживал молодым людям, держащимся так, словно их тела, мундиры с орденами и позументами, обувь и души почерпнуты из одного и того же поневоле внушающего благоговение источника. Их самоуверенность, их повадки, их выправка раз за разом преподносили восприимчивому подростку наглядный урок. Подметил Алоис и то, как непринужденно обращаются эти господа с роскошно разодетыми дамами, которых эскортируют. По воскресеньям он старался не пропустить ни одного променада. На головах у женщин были такие фантастические шляпы! Алоис даже подумывал о том, что, если бы ему удалось познакомиться с какой-нибудь молодой модисткой, они на пару смогли бы открыть лавку, в которой эти господа и дамы из высшего общества, зайдя рука об руку, могли бы одновременно обзавестись красивыми сапогами для кавалера и модной шляпой для барышни. С этим бизнес-проектом (и только с ним) Алоис носился более года, главным образом потому, что красивые дамы изрядно его волновали. И молодые женщины вообще. Еще в деревне ему доставляла огромное удовольствие возня с приемными сестрами, которые (о чем наверняка знал только Непомук) были на самом деле его единокровными сестрами.

Однако молодую модистку он так и не встретил, и на смену взлелеянному в мечтах предприятию вскоре пришли другие планы — и куда более реальные. Алоис понимал, что никогда не станет офицером-кавалеристом, потому что для этого следовало родиться в соответствующем семействе, а он был родом из мест (и кругов), где учат пасти свиней, а не душить батистовый носовой платок «правильной» кельнской водою. Тут уж ничего не попишешь. Но в одном Алоис не сомневался: в Вене он своего добьется. Никто из земляков по Шпиталю не рвался к жизненному успеху так, как он. И достаточно рано Алоис понял, к чему, собственно говоря, надо стремиться: ему хотелось носить красивый мундир и занимать высокую должность. Такую высокую, чтобы все завидовали. И завидовали уму. Дураком он не был и относительно своих способностей придерживался вполне разумного мнения.

В восемнадцать лет, проработав пять лет в сапожной мастерской, он подал в Министерство финансов прошение о зачислении его на службу в таможню и оказался принят. За следующие пять лет ему удалось дорасти до старшего инспектора таможни, что в табели о рангах соответствовало всего лишь армейскому чину капрала, однако уже позволяло облачиться во внушающий уважение мундир; кроме того, даже до столь незначительного поста, как правило, нужно было дослуживаться не пять лет, а все десять, особенно если твоему карьерному росту не способствует ничья мохнатая лапа.

Несколько раз он писал Иоганну Непомуку, сообщая об очередных своих достижениях, и наконец в 1858 году дождался ответного письма. Умерла младшая дочь Непомука, Йозефа; для всей семьи это стало серьезным ударом, и Непомук в письме давал понять, что в сложившейся ситуации был бы не прочь повидаться с Алоисом.

В 1859 году Алоис приехал в Шпиталь погостить. Для человека среднего роста выглядел он благодаря армейской выправке чрезвычайно высоким; родственники решили, что он держится чересчур надменно — и впрямь как аристократ.

Совсем немного времени понадобилось Иоганну Непомуку, чтобы понять: пригласив Алоиса погостить, он совершил тяжкую ошибку, но Непомук был уже не тот, что раньше, годы пригнули его к земле, как дерево, уставшее отражать натиск вечной вьюги. Смерть Йозефы рубанула его топором. Он был слишком бессилен, чтобы не спускать глаз с Алоиса.

Да и что, строго говоря, мог бы он — даже при желании — предпринять? Иоганна, его старшая дочь, была на семь лет старше Алоиса; она вышла замуж в восемнадцать и одиннадцать лет хранила верность своему Иоганну Пёльцлю, который заделывал ей одного ребенка за другим. Когда-то она была довольно привлекательна, но сейчас ее руки и ноги огрубели, а черты лица и фигура расплылись после шести родов; причем четверо ее детей уже умерли.