Александр Дюма: Блек. Маркиза д'Эскоман

Господин де ла Гравери, ставший мишенью для городских сплетен, которые, вероятно, должны были продолжаться еще два-три дня, держал себя с большим достоинством, всем своим видом выказывая одновременно полнейшую беспечность по отношению к любопытству, какое возбудила у горожан его прогулка, и надменное безразличие к своему спутнику. Шевалье вел себя точно так, будто совершал эту прогулку в полном одиночестве, останавливаясь повсюду в тех местах, где он привык всегда останавливаться: перед воротами Гийом (в них реставрировали старые бойницы); напротив зала для игры в мяч (в нее никак не могли вдохнуть жизнь шесть неумелых игроков, а также крики дюжины мальчишек, споривших, кому из них подсчитывать очки); рядом с канатчиком, чья лавка расположилась у подножия вала Угольщиков и за чьей работой он ежедневно следил с интересом, причину которого даже сам никогда не пытался понять.

И если порой какая-нибудь обаятельная ужимка собаки или какая-нибудь ее дразнящая ласка непроизвольно вызывали улыбку у шевалье, он старательно подавлял ее в себе и тут же вновь принимал свой чопорный вид, подобно отъявленному дуэлянту, который, после того как ложный выпад противника заставляет его раскрыться, вновь старательно занимает оборонительную позицию.

Таким образом они оба подошли к дому № 9 на улице Лис, где вот уже на протяжении многих лет обитал шевалье де ла Гравери.

Подойдя к дверям дома, он понял, что все случившееся было всего лишь своего рода прологом дальнейших событий и что настоящее сражение развернется именно здесь.

Однако собака, казалось, отдавала себе отчет только в том, что она находится у конечной цели своей прогулки.

В то время как шевалье вставлял ключ в замочную скважину, спаниель, на вид, по крайней мере, свободный от всякого беспокойства, невозмутимо дожидался, усевшись на свой хвост, пока откроется дверь, как будто долгая привычка позволяла ему считать этот дом своим собственным; вот почему, как только дверь стала приотворяться, собака проворно проскользнула между ног шевалье и сунула свой нос к порогу дома; но хозяин жилища буквально рванул на себя приоткрытую на треть дверь, и она захлопнулась перед носом животного, а ключ от толчка отлетел на середину улицы.

Спаниель бросился за ним и, несмотря на отвращение, которое собаки, как бы хорошо выдрессированы они ни были, обычно испытывают, когда им приходится брать в зубы что-то железное, осторожно взял ключ в пасть и принес его г-ну дела Гравери, причем проделал все это, выражаясь на охотничий лад, по-английски, то есть повернувшись к нему спиной и встав на задние лапы с тем, чтобы никоим образом не испачкать его передними.

Этот маневр, каким бы забавным он ни был, не тронул шевалье, но тем не менее дал ему пищу для некоторых раздумий.

Он понял, во-первых, что имеет дело не с первой попавшейся собакой и, во-вторых, что, не будучи в прямом смысле этого слова ученой, она дала ему доказательство того, что ее хорошо воспитали.

И хотя его первоначальное решение не было этим поколеблено, он все же понял, что собака заслуживала определенного уважения, и, поскольку два или три человека уже стояли и смотрели на них, а занавески в некоторых окнах отодвинулись, он решил не унижать своего достоинства и не опускаться до борьбы, которая могла бы закончиться не в его пользу, учитывая упрямство и силу животного, и, приняв такое решение, надумал призвать себе на помощь третье лицо.

Поэтому он положил в карман ключ, принесенный ему спаниелем, и, потянув за козью лапку, подвешенную на железной цепочке, услышал, как в доме зазвонил колокольчик.

Хотя звон явственно был слышен, он не произвел никакого действия: из дома по-прежнему не доносилось ни звука, как если бы шевалье позвонил у ворот замка Спящей красавицы, и лишь когда он удвоил свою энергию и звон колокольчика стал раздаваться все чаще и все настойчивее, доказывая, что звонивший не уступит первым, подъемное окно на втором этаже поползло вверх и в нем показалась голова угрюмой женщины лет пятидесяти.

Она с такими предосторожностями высунула голову из окна, как будто городу грозило новое вторжение норманнов или казаков, и попыталась выяснить, кто же поднял этот непонятный переполох.

Но г-н де ла Гравери, разумеется, ожидал, что откроется входная дверь, а не окно на втором этаже, и стал как раз напротив двери, дабы сократить себе тот путь, который ему предстояло преодолеть, чтобы оказаться в доме. Его фигура оказалась в тени карниза, целиком обвитого левкоями, такими густыми и зелеными, как будто они росли в ухоженном цветнике.