Марио Льоса - Вожаки

По воскресеньям под вечер Куэльяр, улыбающийся, довольный, прогуливался в парке Саласара. И всегда наготове новый анекдот — Тересита, скажи, что общего между Христом и слоном? Всегда внимательный — Тересита, возьми мои очки, тебе солнце прямо в глаза; всегда разговорчивый — Тересита, что нового, как дома? Всегда щедрый — Тересита, может, мороженое, может, хот-дог или milk-shake? [55] Коктейль из мороженого, молока и фруктов.

Вот видите, говорила Фина, пришло время, и Куэльяр влюбился. А Чабука да еще как: глаз с нее не сводит, прямо тает. А ребята по вечерам в бильярдной — неужели получится? Большой — неужели решится? И Чижик — а вдруг Тересита все знает? Так, напрямик, не спрашивали, а если намеком, он притворялся, мол, не понимаю, о чем вы. Видел Тереситу? Да. Были в кино? Да, на дневном сеансе — фильм с Эвой Гарднер, [56] Гарднер Эва (1922–1990) — американская киноактриса. ну и как? Отличный, обязательно сходите. Куэльяр снимал пиджак, засучивал рукава, брал кий, заказывал пива на всех пятерых, и они играли допоздна. Однажды после королевского карамболя [57] Карамболь — сложный прием в бильярде: удар своим шаром в несколько чужих. он сказал глухим голосом, пряча глаза, — меня лечить собираются, — отметил мелком свои очки, — операцию будут делать. А они Фитя, значит, тебя в больницу положат? Ну, расскажи! И он с безразличным видом — а что особенного? это делают, но только не здесь, а в Нью-Йорке, старик свозит его туда. И мы в один голос зачастили — вот здорово, такая новость, братан, скоро вы поедете? И Куэльяр — очень скоро, через месяц, и они — ну, значит, все о'кей, давай пляши, Фитюля! Рановато, еще надо дождаться ответа от врача, старик вчера ему написал. Это не просто врач, а мировое светило, такие только за границей бывают.

Идут дни за днями, и Куэльяр — папа, ну как, есть письмо? наутро мама, была уже почта? Нет, сердечко, но ты не волнуйся — письмо будет. А потом пришло это долгожданное письмо, и старик, распечатав его, взял Куэльяра за плечи — нет, мальчик, отказ, будь мужественным. Как обидно, Фитюль, говорили они, а он — может, в других местах, в Германии, например, или в Париже, в Лондоне, его старик все разузнает и напишет куда надо, он не пожалеет никаких денег, раз обещал, значит, сделает. А мы — конечно, старик, конечно, но как только уходил — вот бедняга, ну до слез его жаль. И Большой — принесла нелегкая эту Тереситу, и Чижик — ведь уже смирился, а теперь прямо места себе не находит, а Маньуко — может, ученые что-нибудь придумают? но Лало — нет, мой дядя, он врач, говорит — тут дохлое дело, ничем не помочь.

А Куэльяр — ну как, папа? Пока никак. Есть ответ из Парижа, мама? а из Рима? а из Германии?

Он снова стал ходить на танцы и, чтобы отделаться от своей былой славы и восстановить доверие в хороших домах, вел себя безукоризненно, ну молодой человек самого тонкого воспитания. Что бы ни было — день рождения, пикник, коктейль, он никогда не опоздает, не выпьет лишнего, придет с подарками Чабукита, это тебе, поздравляю, а цветы твоей маме, здесь ли Тересита? Танцует степенно, чинно, под стать старикам, чуть отстранившись от партнерши. Приглашал девчонок, которые скучали, — давай, пышечка, станцуем, любезности маме, поклон папе, улыбочка теткам — не угодно ли стакан сока, улыбочка родственникам — ну глоточек! Вовремя комплимент — какое у вас дивное ожерелье, как блестит камень на этом кольце, и разговор к месту — а вы были на последних скачках, сеньор? кто же сорвал главную ставку? И приятная лесть — вы, сеньора, истинная креолка, сколько грации, достоинства, научите меня этому повороту, дон Хоакин, мне бы танцевать, как вы!

О чем бы мы ни разговаривали (в парке, в "Cream Rica", на улице), стоило подойти Тересите, наш Куэльяр сразу делался другим. Он для нее старается, фасонит, хочет показать себя в лучшем виде, вот, мол, какой я умный, образованный, говорили мы. А Фитюлька что-то плел туманное о религии (может ли все-таки погибнуть Господь Бог, если Он бессмертный), о политике (Гитлер не был таким уж безумцем, как пишут, раз он за короткое время превратил Германию в высокоразвитую страну), о спиритизме (ничего это не ерунда, а научно установленный факт! В одном французском университете есть такие медиумы, которые способны не только вызывать души умерших, но даже, представьте, их фотографировать. Он своими глазами видел это в очень серьезной книге. Если Тересите интересно, у нее будет эта книга), о своих планах насчет поступления в Католический университет. И Тересита с кокетливой улыбочкой — о-о, как замечательно! кем же он станет? — белые ручки прямо перед его носом, — адвокатом? — пальчики пухлые, с длинными ногтями, — фу, подумаешь! — покрытые телесным лаком, — на лице гримаска. А Куэльяр — нет, он не станет каким-то крючкотвором или трепачом, ему надо попасть в Torre Tagle, [58] Обиходное в Лиме название министерства иностранных дел в Перу. стать дипломатом. Тересита в восторге — ручки, глазки, хлопает ресницами… А он — да, да! его отец в дружбе с министром, и разговор уже был. Значит, дипломат, — губки улыбаются, — ах, какая прелесть! И он, млея, — конечно, ведь дипломаты, они столько путешествуют. И она — о-о, без конца, да к тому же у них то приемы, то праздники!