Александр Дюма: Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

Богиня, которой поклонялись в этом маленьком храме, как мы уже сказали, томно возлежала на кушетке, делая вид, будто изучает свою роль, хотя в действительности думала лишь о том, как ей лучше набросить на себя пеплум или уложить складки туники в новой трагедии, в которой ей предстояло играть; но тут открылась дверь и вошла горничная с весьма непринужденным видом, вполне подходящим как для доверенной трагедийной наперсницы, так и для комедийной субретки: Йемена и Дорина в одном лице, советчица и хранительница секретов.

— Как! Опять вы? — воскликнула актриса, выражая свое неудовольствие очаровательной гримасой, которая, казалось, говорила, что особа, заслужившая этот упрек, поступила правильно. — А ведь я предупреждала, что хочу побыть одна, совершенно одна, чтобы позаниматься на свободе; мне никогда не выучить эту роль, и все по вашей вине, слышите, мадемуазель Корнелия?

На самом деле горничную звали Марией, но имя это показалось ей заурядным, и она самочинно решила переименовать себя, взяв более звучное, а главное, более изысканное имя Корнелия.

— Боже мой! — отозвалась горничная. — Тысячу раз прошу у госпожи прощения за свою вину и готова взять на себя всю ответственность перед автором, но как быть: один красивый молодой человек просит разрешения поговорить с вами, да так настойчиво, что у меня не хватает духа отослать его.

— И как зовут вашего красивого молодого человека, мадемуазель?

— Господин Эжен.

— Господин Эжен, — повторила актриса, растягивая каждый слог, — господин Эжен. Но это вовсе не имя.

— Ну почему же, госпожа, конечно, имя, причем очень красивое; лично мне имя Эжен нравится.

— Вот как! И вы желаете заставить меня следовать своим симпатиям. А не могли бы вы нарисовать портрет вашего протеже?

— Ну, разумеется! Как я уже говорила, госпожа, это красивый молодой человек примерно пяти футов и пяти дюймов ростом, черноволосый и черноусый. Одет он в штатское платье, но я готова держать пари, что это офицер; впрочем, у него в петлице ленточка ордена Почетного легиона.

В прежние годы последнее замечание еще могло бы о чем-то свидетельствовать, однако в это время оно уже ни о чем не говорило.

— Господин Эжен, брюнет, ленточка ордена Почетного легиона… — повторила Фернанда, пытаясь догадаться, кто это может быть; повернувшись к Корнелии, она спросила: — Не припомните ли, милая, за год, что вы у меня служите, вам доводилось когда-нибудь видеть этого красивого молодого человека?

— Ни разу, сударыня.

— Кто бы это мог быть? Не Эжен ли д’Арвиль?

— О нет, госпожа, это не он.

— Эжен де Шастелюкс?

— Ах, опять не он.

— Эжен де Кло-Рено?

— И не он тоже.

— В таком случае, моя дорогая, ступайте и скажите этому господину, что меня нет.

— Как! Госпожа приказывает?..

— Ступайте же.

Последние слова Фернанда произнесла с таким достоинством трагедийной принцессы, что, как бы ни хотелось горничной продолжать отстаивать интересы своего протеже, ей пришлось все-таки направиться к выходу, повинуясь столь неоспоримому предписанию.

Итак, мадемуазель Корнелия удалилась, а Фернанда с еще более рассеянным и скучающим видом, чем прежде, обратила свой взор на рукопись, но не успела она прочитать и одного четверостишия, как дверь снова отворилась и появилась горничная.

— Как, опять вы? — произнесла Фернанда, пытаясь придать своему тону должную строгость, однако суровости в ее голосе заметно убавилось.

— Ах, Боже мой, да, госпожа, — отвечала Корнелия. — Ах, Боже мой, да, это опять я; но, простите меня, только господин Эжен не желает уходить.

— Как это не желает?

— Он говорит, будто знает, что вы никогда не выходите по утрам.

— Да, но утром я принимаю лишь своих друзей.

— Он говорит, что принадлежит к числу ваших друзей.

— Ах, дело, похоже, осложняется — Эжен, брюнет, ленточка ордена Почетного легиона и принадлежит к числу моих близких друзей — может быть, это Эжен де Мирмон?

— Нет, сударыня. Этот лучше.

— Эженд’Аркур?

— О, этот гораздо лучше.

— Эженд’Аржи?

— О, этот намного-намного лучше.

— Известно ли вам, госпожа Корнелия, что вы разожгли мое любопытство?

— И еще, — продолжала горничная, протягивая хозяйке красную сафьяновую шкатулочку размером с пятифранковую монету, — он добавил: «Отдай это Фернанде, и тогда она узнает, кто я».

— Фернанде?

— Да, сударыня, он сказал «Фернанде»!

— Честное слово, признаюсь, я теряюсь в догадках, — промолвила актриса, с любопытством открывая крохотную шкатулку.