Александр Дюма - Дюма. Том 47. Паж герцога Савойского

И, передразнивая классическую манеру Прокопа, он окончил речь с не меньшей самоуверенностью и выразительностью, чем законник, произнеся:

— Dixi!

— Но, — спросил Прокоп, которого доводы Пильтруса несколько смутили, — кто мне подтвердит, что вы говорите правду?

— Слово дворянина! — сказал Пильтрус.

— Предпочел бы другое поручительство.

— Тогда слово ландскнехта!

— Гм-гм, — опрометчиво произнес Прокоп.

Обстановка накалилась, недоверие Прокопа к слову Пильтруса привело товарищей последнего в крайнее раздражение.

— Ну, тогда к бою! — одновременно воскликнули Фракассо и Лактанс.

— Да, к бою, к бою! — прорычал Мальмор.

— Ну что же — к бою, раз вы хотите, — сказал Прокоп.

— К бою, раз нет способа договориться, — сказал Мальдан.

— К пою! — повторили Франц и Генрих Шарфенштайны, готовясь сражаться.

Поскольку мнение было общим, каждый вытащил шпагу или дагу, схватил топор или палицу, выбрал глазами противника и, изрыгая угрозы, с искаженным лицом был уже готов обрушиться на него со смертельной яростью.

Но вдруг куча папоротника в нише у входа зашевелилась, оттуда появился изысканно одетый молодой человек и, выйдя из темноты в круг света и протягивая руки, как Герсилия на картине "Сабинянки", закричал:

— Ну же, друзья, сложите оружие, я берусь уладить это ко всеобщему удовлетворению!

Все взоры устремились на нового героя, так внезапно и неожиданно появившегося на сцене, и все разом воскликнули:

— Ивонне!

— Но, черт возьми, откуда ты явился? — одновременно спросили Прокоп и Пильтрус.

— Сейчас узнаете, — ответил Ивонне, — но прежде — шпаги и даги в ножны… Вид всех этих обнаженных клинков ужасно действует мне на нервы.

Все повиновались, кроме Мальмора.

— Ну-ну, — сказал, обращаясь к нему, Ивонне, — а это что еще, приятель?

— Ах, — простонал Мальмор с глубоким вздохом, — я вижу, что мне так и не удастся хоть немножко спокойно подраться.

И он вложил свой клинок в ножны жестом, полным досады и разочарования.

Ивонне оглядел всех и увидел, что если гнев и не покинул сердца, то шпаги и даги, по крайней мере, вернулись в ножны. Потом он повернулся по очереди к Пильтрусу и Прокопу, которые, как мы помним, имели честь задать ему один и тот же вопрос.

— Откуда я взялся? — переспросил он. — Черт возьми! Хорошенький вопрос! Я вылез из этой кучи папоротника, куда забрался, увидев сначала Пильтруса, Лактанса, Мальмора и Фракассо, и тем более счел ненужным вылезать, когда за ними следом явились Прокоп, Мальдан и оба Шарфенштайна.

— Но что ты делал в пещере ночью? Мы ведь пришли сюда еще до рассвета.

— Ах, это мой секрет, — ответил Ивонне, — и я вам его сейчас открою, если вы будете себя разумно вести, но сначала перейдем к самому неотложному.

И он обратился к Пильтрусу:

— Итак, дорогой Пильтрус, вы явились сюда с намерением нанести короткий визит на ферму, или, иначе, в замок Парк, как вам угодно его называть.

— Да, — сказал Пильтрус.

— И вы тоже? — спросил Ивонне Прокопа.

— И мы тоже, — ответил Прокоп.

— И вы решили сражаться, чтобы выяснить, кому принадлежит право первенства?

— Да, мы собирались биться, — одновременно ответили Пильтрус и Прокоп.

— Фи, — сказал Ивонне, — вы же товарищи, французы или уж, по крайней мере, люди, служащие делу Франции.

— Черт! Пришлось решиться на бой, потому что эти господа не хотели нам уступить, — заявил Прокоп.

— Мы не могли вести себя иначе, потому что эти господа не хотели очистить нам место, — сказал Пильтрус.

— Пришлось решиться! Не могли вести себя иначе! — передразнил их обоих Ивонне. — Нужно было поубивать друг друга, да? Иначе как перерезать друг другу глотки никак нельзя? И вы, Лактанс, видели эти приготовления к резне и ваша душа христианина не содрогнулась?

— Да, содрогнулась, и сильно!

— И это все, на что подвигла вас ваша святая религия: содрогнуться душой!

— После битвы, — запротестовал Лактанс, несколько задетый упреками Ивонне, справедливость которых он чувствовал, — после битвы я помолился бы за убитых.

— Вы только подумайте!

— А что, по-вашему, я должен был сделать, дорогой господин Ивонне?

— Черт побери, да то, что делаю я, а ведь я не богомолец, не святой и не святоша. Что бы я хотел? Чтобы вы оросились между мечами и шпагами, inter gladios et ernes [13] Между мечами и клинками (лат.). , как сказал бы наш законник Прокоп, и чтобы вы с покаянным видом, который вам так идет, сказали своим заблудшим братьям то, что сейчас скажу им я: "Друзья, где хватит четверым, хватит и восьмерым; если первое дело не даст нам столько, сколько мы ожидаем, подготовим еще одно. Люди рождены, чтобы поддерживать друг друга на тернистых земных путях, а не усеивать эти пути, и без того I рудные, камнями. Чем разделяться, лучше объединимся: То, чего четверо не могут сделать без огромного риска, восьмером мы осуществим почти играя. Оставим для наших врагов нашу ненависть, наши даги и наши шпаги и будем добры и вежливы друг с другом. Бог, хранящий Францию, когда у него нет более неотложных дел, улыбнется нашему братству и вознаградит его!" Вот, что вы должны были бы сказать, дорогой Лактанс, и чего вы не сказали.