Рэй Брэдбери: У меня есть, а у тебя нету!

— Не понимаю, — сказала миссис Партридж.

— Видишь ли, Кларисса завидует Эгги-Лу.

— Странно. Чему завидовать?

— Ты же знаешь, как устроены дети. У одного появляется какая-то штука, ни хорошая, ни плохая, ни даже мало-мальски стоящая, а из нее раздувается бог весть какое чудо, чтобы другие позавидовали. Дети готовы на все, лишь бы добиться своего. Чтобы вызвать зависть других, придумывают любые уловки, вплоть до смерти. На самом деле Кларисса совершенно не хочет… не хочет… болеть. Просто ей… так кажется. Она понятия не имеет, что такое смерть. Никогда с ней не сталкивалась. Нашу семью бог миловал. Бабушки, дедушки, дяди, тети, двоюродные братья-сестры — все живы. Лет двадцать никто не умирал.

Миссис Партридж, углубившись в себя, стала рассматривать жизнь своей дочери, словно куклу.

— Мы тоже кормили Эгги-Лу байками. Она еще так мала, а теперь случилась эта напасть, вот мы и решили ее подготовить — мало ли что…

— Но пойми: это вызывает трения.

— Это примиряет ее с жизнью. А иначе моей девочке было бы неоткуда черпать силы, — произнесла миссис Партридж.

Миссис Шеперд сказала:

— Ну ладно, тогда скажу дочери, что все это выдумки — пусть не верит ни единому слову.

— Это необдуманно, — миссис Партридж вернулась к действительности. — Она тут же прибежит и расскажет Эгги-Лy, и тогда Эгги-Лу начнет… в общем, это будет неправильно. Понимаешь?

— Но Кларисса переживает.

— Зато она здоровый ребенок. От переживаний ничего с ней не сделается. А у бедной Эгги-Лу пусть останется хоть капелька радости.

Миссис Партридж упорствовала — у нее была своя правда. Миссис Шеперд нехотя согласилась, что до поры до времени лучше не вмешиваться.

— Но все-таки Кларисса сильно нервничает.

В ближайшие несколько дней Эгги-Лу не раз видела, как Кларисса в нарядном платье идет по улице; когда Эгги-Лу окликала ее из окна, та оборачивалась и, сияя непривычной безмятежностью, отвечала, что идет в церковь помолиться о здоровье Эгги-Лу.

— Кларисса, заходи ко мне, заходи! — кричала Эгги-Лу.

— Послушай, Эгги-Лу, — увещевали родители, — стоит ли обижаться на Клариссу, ведь она так внимательна, постоянно ходит в церковь, а это не ближний свет?

Эгги-Лу так и подпрыгивала в кровати, бормоча что-то в подушку.

Когда появился новый врач, Эгги-Лy оглядела сначала его самого, потом блестящий шприц и спросила:

— А этот откуда взялся?

Выяснилось, что доктор приходится двоюродным братом мистеру Партриджу и испытывает какое-то лекарственное средство, которое он тут же вколол Эгги-Лу, причем безболезненно, не страшнее комариного укуса.

— Его не Кларисса подослала? — спросила Эгги-Лу.

— Она самая — прожужжала все уши своему папе, и он телеграммой вызвал этого доктора.

Эгги-Лу стала яростно тереть место укола:

— Я так и знала, так и знала!

Среди прохладной ночной темноты, не слезая с кровати, Эгги встала на колени и воздела глаза к потолку:

— Боженька, если к Тебе обратится Кларисса — не слушай. Она только гадости замышляет. Ведь это мое дело — о чем для себя просить, правда же? Вот именно. Не слушай Клариссу, она вредина. Спасибо Тебе, Боженька.

В ту ночь она всеми силами старалась умереть. Что есть мочи стискивала зубы, ждала, когда над губой выступят соленые капли, и слизывала их языком. Потом, сжав кулаки, вытягивала руки вдоль туловища и застывала металлической струной. Слушала, как бьется сердце, и пыталась его остановить — если не руками, то хотя бы ребрами, хотя бы легкими, — ведь можно же остановить часы, которые своим тиканьем не дают человеку спать в соседнем доме.

Разгорячившись и тяжело дыша, Эгги-Лy отбросила одеяло и осталась лежать, вся мокрая от пота. Прошло еще немало времени, и она подкралась к окну: в соседнем доме свет горел до зари. Она легла на пол и попыталась умереть. Перебралась в кресло и поупражнялась там. Скрючивалась так и этак, но все понапрасну: сердце тикало, как веселый будильник.

Иногда к ней под окошко прибегала Кларисса.

— Я в речке утоплюсь, — заводила она.

Или:

— Вот объемся и лопну.

— Заткнись! — бросала ей Эгги-Лу.

Тогда Кларисса начинала стукать о землю красным мячиком и ловить его из-под ноги: раз-два-три-четыре, и раз, и два. А сама нараспев приговаривала:

— Вот пойду и утоплюсь, прыгну с крыши — разобьюсь, обожрусь и ло-о-пну, вот пойду и утоплюсь.

Стук, стук, стук, прыгал мячик.

Бабах! — это с грохотом захлопывалась оконная рама в спальне Эгги-Лy.