Уильям Сароян - Видение

«Kyrie eleison» [1], – сказал священник. «Kyrie eleison», – ответил служка. «Kyrie eleison», – повторил священник. «Christe eleison» [2], – сказал служка. «Christe eleison», – отозвался священник. «Christe eleison», – вторил служка.

– Et cum spiritu tuo [3], – сказал служка. Затем он взял молитвенник и преклонил колена перед алтарем.

Священник произнес:

– Dominus vobiscum [4].

– Et cum spiritu tuo, – откликнулся служка.

Служке было восемнадцать лет, а священнику – шестьдесят. Он был приземист, склонен к тучности и равнодушию. Он служил литургию так, словно у него не было особой веры в то, что он делает, юноша же прислуживал ему смиренно и страстно: подавал священнику вино и воду, готовил чашу и полотенце, убирал чашу с полотенцем, после того как священник омыл и вытер руки, становился на колени, почтительно, но вдохновенно произносил латинские слова, которые выучил наизусть, но не понимал. Молодой человек чувствовал, что произносит слова, исполненные значения и, несомненно, возвышенные.

– Et cum spiritu tuo, – восклицал он с юношеским благоговением, а священник мрачно думал: «Этот мальчишка мычит, как телок, а не поет».

Звали юношу Джеймс Джордано. Он был новым служкой при церкви Святой Анны. Родом он был откуда-то с Северного побережья и казался серьезным больше обычного. Священник собирался как-нибудь в скором времени побеседовать с ним и узнать, почему он такой серьезный. Некоторые мальчики ирландцы, которые прислуживали священнику, делали это ничуть не хуже Джеймса Джордано, и все же с ними было веселее. Они заставляли его чувствовать живость и озорство жизни. Даже когда забывали свои слова, произносили их неправильно или невпопад, он не сетовал, напротив, улыбался про себя, сохраняя при этом самое что ни на есть благочестивое выражение на лице.

Вечером юноша прибежал, запыхавшись, в церковь и отыскал священника.

– Святой отец, – сказал он. – Мне нужно поговорить с вами. Я хочу не исповедаться, поскольку не совершал грехов с последней исповеди, а просто поговорить с кем-нибудь.

Священник вышел с ним из церкви. Был ясный зимний вечер.

– А я хочу поговорить с тобой, – сказал священник. – Давай прогуляемся немного.

Они спустились по Девятнадцатой авеню к парку.

– Тебя что-то тяготит? – спросил священник.

– Да, святой отец, – ответил юноша.

– И что же это, сын мой?

– Святой отец, мне являются видения.

– Видения? – воскликнул священник. – Какие видения?

И подумал: «Теперь я начинаю понимать. Знаю я этих юношей. День и ночь у них на уме одно и то же, а те, что посерьезнее, еще хуже остальных». И он представил молодого человека, дни и ночи напролет мечтающего под воздействием инстинктов о роскошном, пышном женском теле. Что ж, он негромко побеседует с юношей. Скажет ему: «Найди себе добрую подругу. Господь создал тебя, чтобы ты разделил свою жизнь с какой-нибудь девушкой. В любви нету зла».

И вместо того, чтобы пожалеть юношу, священник скорее был склонен завидовать ему. «В каком еще образе жизни больше святости, как не в бесхитростном и невинном? – думал он. – В неведении и незнании они достигают благочестия».

Священник со служкой вошли в парк. Высокие эвкалипты отбрасывали густые тени и тишина успокаивающе действовала на священника. Хорошо было идти рядом с юношей, который вскоре вкусит жизнь во всей ее полноте.

– Скажи, что ты видишь, – попросил священник.

– Святой отец, – сказал мальчик. – Я вижу конец света. Вот уже которую неделю я вижу конец света. Я не боюсь, но хочу поговорить с вами.

Это признание раздосадовало священника. Он был человек не очень набожный, и ему не верилось, что какой-то невежественный юноша, итальянец, мог узреть столь ужасное и величественное видение.

– И что там происходит? – спросил он.

– Святой отец, – ответил юноша, – всему наступает конец. Горят и рушатся города. Гибнут люди.

«Какая чепуха», – подумал священник.

– Я решил, мне следует вам рассказать, – продолжал юноша.

– Это оттого, что ты слишком молод. Не нужно ничего бояться.

– Святой отец, – вновь заговорил юноша. Он был крайне встревожен. – Святой отец, я не за себя боюсь. Я готов умереть. Я боюсь за остальных, которые не готовы. Их – целый свет. Они не догадываются. Я думал, мне следует рассказать вам. Я все время вижу конец света. Стоит мне закрыть глаза перед сном, и я вижу, как все рушится, а когда открываю глаза, вижу, как люди умирают. Я думал, мне нужно рассказать кому-нибудь.