Кристоф Виланд: История принца Бирибинкера

Ливий, Тит (59 г. до н. э. – 17 н. э.) – римский историк.

Ксенофонт (ок. 430–355 гг. до н. э.) – греческий историк.

Тацит, Корнелий (ок. 55—120) – римский историк.

Секст Эмпирик – греческий философ середины 2 века, представитель скептического направления в античной философии, считавший, что истину познать невозможно, сознание чего приводит человека к «невозмутимости».

Эвиденция – очевидность, ясность.

Мария Агредская – Виланд упоминает это имя в начале романа со следующим примечанием: «Сестра Мария Коронель, прозванная по месту своего пребывания «из Агреды», привлекла к себе большое внимание в семнадцатом столетии книгой, которая, по ее уверениям, была издана ею по повелению бога и святой Девы. Эта книга носила заглавие «Мистический град божий» и содержала мнимую историю жизни святой Девы, якобы поведанную ею путем непосредственного откровения, которое получила монахиня. Извлечения из этой диковинной книги, которые можно прочитать в «Journal des Savans» за 1696 г., по-видимому, были подвергнуты в Сорбонне цензуре по случаю ее французского перевода и касательно попыток нашего автора оправдать ее вольное истолкование. См. словарь Бейля. статью: «Мария д'Агреда»» («Дон Сильвио», кн. I. гл. 12).

Жиль Блас де Сантильяна – герой одноименного романа французского писателя А. Лесажа.

Старые христиане – испанцы старинных родов, кичившиеся тем, что они не смешивались с новообращенными морисками и марранами, которых подозревали в занятиях магией и ведовстве.

Ad hominem (лат.) – личный, а не объективный аргумент (дословно «к человеку»).

В первой главе седьмой книги романа сообщается: «Дон Сильвио провел добрую часть ночи в размышлениях, которые не были особо благоприятны для фей. По правде, после того небольшого обмана, который подстроил ему дон Габриель со сказкою о принце Бирибинкере, вера дона Сильвио в этих дам и их историографа претерпела немалое потрясение. История принца Бирибинкера казалась ему самому теперь столь тривиальной, что он не мог постичь, как он тотчас же не заметил мистификацию. Он, наконец, решил, что истинной причиной тому вряд ли могло быть что-либо иное, кроме сходства этой сказки со всеми прочими, и то заблуждение, которое питал он относительно истинности сих последних. Он не мог долее скрывать от самого себя, что хотя нелепости в истории Бирибинкера зашли немного дальше, чем в других сказках, однако их сходство остается достаточно велико, чтобы (особливо в рассуждении всего того, что могли против них привести дон Габриель и дон Евгенио) сделать подозрительными все сказки без исключения. Посреди таких размышлений он, наконец, заснул и, проспав три часа, в течение коих прогрезил о донне Фелиции, снова встал и, во время уединенной прогулки в утренней прохладе, продолжал с еще большим успехом размышлять о столь важных для него вещах». Убедившись, что сад, в котором он находится, вовсе не похож на очарованную страну, и что все беседки, рощицы, каскады, греческие храмы, пагоды, статуи и прочие вещи, искусно расположенные повсюду, – произведения искусства и поэтической фантазии, порожденные умелым «соединением различных красот природы и подражающего ей искусства», и что «фантазия, быть может, единственное и истинное средство создания чудесного, которое он по неопытности принимал за часть самой природы», дон Сильвио окончательно излечивается от своей страсти и больше не принимает за действительность волшебные сказки.