Джон Пассос: Манхэттен

– Хелло, Эмили!.. Знаете, Эмили, я получил прибавку.

– Вы сегодня очень опоздали.

– Честное слово, я получил прибавку на два доллара.

Она дернула подбородком сначала в одну сторону, потом в другую.

– Подумаешь!

– А помните, что вы обещали мне? Если я получу прибавку, то…

Она взглянула на него и хихикнула.

– Это еще только начало.

– Подумаешь! Пятнадцать долларов в неделю.

– Помилуйте, ведь это шестьдесят долларов в месяц. А я еще вдобавок изучаю торговлю, по импорту работать буду.

– Глупыш, вы опоздаете. – Она вдруг повернулась и побежала по грязной лестнице; ее широкая юбка колоколом колыхалась из стороны в сторону.

– Господи! Я ненавижу ее. Я ненавижу ее. – Смахивая слезы, которые жгли ему глаза, он быстро пошел вниз по Гудзон-стрит в контору «Уинкл и Джюлик. Вест-индский импорт».

Палуба на носу около брашпиля была теплая и солоновато-сырая. Они лежали в грязных куртках, растянувшись бок о бок, и лениво перебрасывались словами. В их ушах не проходило шипенье воды; пароход грузно расталкивал широкую травянисто-серую зыбь Гольфстрима.

– J'te dis, mon vieux, moi j'foux l'camp à New-York… [23]Как только мы бросим якорь, я сразу сойду на берег и останусь там. С меня довольно этой собачьей жизни.

У юнги были светлые волосы и овальное румяное лицо. Недокуренная папироса выпала у него изо рта.

– Merde! [24]– Он потянулся за ней, но она скатилась в желоб для стока воды.

– Брось, у меня их много, – проговорил другой парень; он лежал на животе и болтал в воздухе грязными ногами. – Консул отправит тебя обратно на пароход.

– Ему не поймать меня.

– А воинская повинность?

– К дьяволу ее! И Францию туда же.

– Хочешь стать американским гражданином?

– Почему нет? Каждый человек имеет право выбирать себе родину.

Второй мальчик задумчиво потер нос кулаком и, вздохнув, медленно свистнул.

– Ты умный малый, Эмиль, – сказал он.

– Слушай, Конго. Почему бы тебе не сойти вместе со мной? Неужели ты собираешься всю жизнь выгребать лопатой разную дрянь из корабельной кухни?

Конго перевернулся, сел, скрестив ноги, и почесал голову, густо обросшую курчавыми черными волосами.

– Сколько стоит женщина в Нью-Йорке?

– Не знаю. Думаю, что дорого… Я не для того схожу на берег, чтобы валандаться. Я буду искать работу. Неужели ты ни о чем не можешь думать, кроме женщин?

– А почему бы нет? – проговорил Конго и снова растянулся на палубе, спрятав грязное, смуглое лицо в скрещенные руки.

– Я бы хотел чего-нибудь добиться. Это моя мечта. Европа прогнила и воняет. А в Америке молодой человек может выдвинуться. Происхождение роли не играет, образование не имеет значения. Все дело в том, чтобы выдвинуться.

– А что, если бы вот тут, на палубе, появилась красивая, пылкая женщина? Ты бы ее полюбил?

– Когда мы разбогатеем, у нас будет масса всего.

– А в Америке есть воинская повинность?

– К чему им? Их интересуют только деньги. Они не хотят воевать – они хотят торговать.

Конго ничего не ответил.

Юнга лежал на спине, глядя в облака. Они плыли с запада – большие здания с колоннами, сквозь которые прорывалось солнце, яркое и белое, как фольга. Он шел по высоким, белым, многоколонным улицам, в сюртуке и высоком белом воротничке он всходил по фольговым ступеням, широким, чисто вымытым; он проходил голубыми порталами в пестрые мраморные залы, где на длинных фольговых столах звенели и шуршали деньги – банкноты, серебро, золото.

– Merde, v'là l'heure! [25]– Двойные удары колокола донеслись к ним из вороньего гнезда. – Так не забудь, Конго, в первый же вечер, как мы сойдем на берег… – Он издал булькающий звук.

– Я спал. Мне снилась маленькая блондинка. Я бы ее имел, если бы ты не разбудил меня. – Юнга ворча поднялся и несколько секунд смотрел на запад, где вода тонкой волнистой чертой упиралась в небо, твердое и резкое, как никель. Потом он пригнул голову Конго к палубе и побежал на корму; деревянные башмаки хлопали, спадая с его босых пяток.

Жаркая июньская суббота волочилась по Сто десятой улице. Сузи Тэтчер лежала в постели, вытянув на одеяле синие, костлявые руки. Из-за тонкой перегородки долетали голоса. Молодая женщина кричала гнусаво:

– Говорю вам, мама, я не вернусь к нему!

Потом раздался укоризненный голос старой еврейки:

– Но, Роза, семейная жизнь это не только пиво и кегельбан. Жена должна повиноваться мужу и работать на него.

– Не хочу, не могу! Я не хочу возвращаться к этому грязному скоту.