Наконец я встал и на цыпочках вышел в коридор.
— Я боялась, — сказала медсестра, — что вы его разбудите. Ему нужен сон.
— Скажите, — спросил я, — когда придет доктор Старов?
— Как вы сказали? — переспросила она. — А, русский доктор. Non, c'est le docteur Guinet qui le soigne. [55]Он будет завтра утром.
— Видите ли, — сказал я, — мне бы хотелось тут где-нибудь остаться на ночь. Как вы думаете…
— С доктором Гинэ вы можете поговорить и сейчас, — продолжала сестра спокойным, приятным голосом. — Он живет рядом. Так вы, значит, брат? А завтра еще мать приедет из Англии, n'est-ce pas? [56]
— Ах нет, — сказал я. — Мать его давно умерла. А скажите мне, как он днем — говорить может? Очень мучается?
Она нахмурилась и как-то странно на меня посмотрела.
— Но ведь… — проговорила она. — Что-то не соображу… Будьте добры, как ваша фамилия?
— Понимаю, — сказал я. — Я ведь не объяснил. Мы сводные братья. Моя фамилия (я назвался).
— О-ля-ля! — воскликнула она, сильно покраснев. — Mon dieux! [57]Русский господин вчера умер, а вы заходили к мосье Кигану…
Итак, я не увидел Себастьяна — по крайней мере живым. Но те несколько минут, что я провел, вслушиваясь, как мне казалось, в его дыхание, переменили мою жизнь столь же решительно, как если бы Себастьян успел поговорить со мной перед смертью. В чем бы ни состояла его тайна, одну тайну усвоил и я, а именно: что душа — всего лишь способ бытия, а не какое-то неизменное состояние, что всякая душа станет твоей, если уловить ее биение и следовать за ним. Посмертное существование — это, может быть, наша полная свобода осознанно поселяться в любой душе по выбору, в любом числе душ, — и ни одна из них не заподозрит об этом попеременном бремени. Вот почему Себастьян Найт — это я. У меня такое чувство, будто я воплощаю его на освещенной сцене, а люди, которых он знал, приходят и уходят; нечеткие фигуры его немногих друзей — ученого, поэта, живописца — легко и беззвучно отдают свою почтительную дань; там — Гудмэн, плоскостопый фигляр со свисающей из жилета манишкой; вот — бледная аура над склоненной головой Клэр, ее, плачущую, уводит участливая дева. Они движутся вокруг Себастьяна — вокруг меня, играющего его роль; в кулисах, припрятав кролика, дожидается выхода старый фокусник, а Нина, освещенная ярче всех, та сидит на столе под нарисованной пальмой, держа фужер фуксином подкрашенной воды. И вот маскарад подходит к концу. Маленький лысый суфлер захлопывает свою книгу, медленно гаснут огни. Конец, конец. Все они возвращаются к обычной жизни (а Клэр в свою могилу), но герой остается, ибо мне не выйти из роли, нечего и стараться: маска Себастьяна приросла к моему лицу, сходство несмываемо. Себастьян — это я, или я — это Себастьян, а то, глядишь, мы оба — суть кто-то, не известный ни ему, ни мне.
«Фиалки» (фр.).
биографический роман (фр.).
Эта ужасная англичанка (фр.).
Эта чудесная женщина (фр.).
(мадемуа)зель (фр.).
совсем легкий шлепок (фр.).
Безжалостная красавица (фр.).
«Смерть Артура» (фр.).
«Обретенное время» (фр.).
Bons-bons — конфеты (фр.).
мировая скорбь (нем.).
позер, любитель порисоваться (фр.).
У нас много было красивых дам (фр.).
удостоверение на право работы (фр.).
светской кокотки (фр.).
Ну да, она самая что ни на есть русская (фр.).
Какая странная история! (фр.).
Разумеется (фр.).
Она сводит людей с ума (фр.).
Это я (фр.).
Иди, голубчик, иди (фр.).
у меня для вас есть маленький сюрприз (фр.).
что в пределах возможного вам хотелось бы к чаю (фр.).
вне сравнения (фр.).
Женское сердце не воскресает (фр.).
Нет, полюбуйтесь! (фр.)
милый друг? (фр.)
Ах нет, увольте, я же не записная книжка моей подруги. Как вы думаете? (фр.)
очень живая (фр.).
неожиданно (фр.).
Читать дальше