Владимир Набоков - Истинная жизнь Себастьяна Найта

Я был один в купе (вещь обычная для второго класса на таких поездах), но недолго — на первой же станции вошел невысокий человек с кустистыми бровями и, поприветствовав меня на континентальный манер на густом горловом французском, уселся напротив. Поезд мчался прямо на закат. Внезапно я заметил, что мой визави глядит на меня с сияющей улыбкой. «Прекрасный погода», — сказал он, снимая котелок и являя розовую макушку. — Ви англичанин? — спросил он, утвердительно кивая и улыбаясь.

— Сейчас, пожалуй, да, — отвечал я.

— Вижу, то есть я увидель, ви читаль английский газет, — сказал он, ткнув в газету перстом, потом сдернул желтую перчатку и ткнул снова (его, наверное, учили, что неприлично показывать пальцем в перчатке).

Я что-то пробормотал и отвел взгляд; не люблю дорожной болтовни, а сейчас был к ней особенно не расположен. Он проследил за моим взглядом. Садящееся солнце воспламенило многочисленные окна большого здания, которое медленно поворачивалось, демонстрируя постукивающему мимо поезду одну дымовую трубу, потом другую.

— Это есть Фламбаум и Рот. Большой фабрика, завод. Бумага.

Возникла небольшая пауза. Он почесал свой большой блестящий нос и подался ко мне.

— Я быль в Лондон, Манчестер, Шеффильд, Ньюкасл, — он поглядел на большой палец, который не принял участия в счете.

— Да, — сказал он, — имель производство игрушек. До войны. И играль в немножко футбол, — добавил он, должно быть, заметив, что я гляжу на неровное поле с двумя удрученными воротами по краям — на одних не хватало перекладины.

Он заморгал; его усы ощетинились.

— Один раз, ви понималь, — сказал он и затрясся в беззвучном смехе, — один раз, ви понималь, я мяч прямо из аута бью… забивать… биль в ворота.

— Вот как, — вяло сказал я, — и попали?

— Ветер попаль. Это была робинзонада.

— Что было?

— Робинзонада. Отличная проделка. Да… Ви далеко ехаль? — осведомился он вкрадчивым сверхучтивым тоном.

— Собственно… — сказал я, — этот поезд дальше Страсбурга не идет.

— Нет, я вообще имею… имель в виду — ви путешественник?

Я ответил утвердительно.

— В куда? — спросил он, мотнув головой.

— Я думаю, что в прошлое, — ответил я.

Он кивнул, словно понял. Потом, снова наклонившись ко мне, коснулся моего колена и сказал: «Теперь я продаю кожа, кожаные, ви знаете, мячи — другие пускай играют! Старый! Силы нету! Еще собачий намордники… и все такой…»

Он опять легонько ударил меня по колену: «А раньше, прошлый год, четыре прошлый лет, я работаль в полиция. Нет-нет, не ать-два, не совсем… Ну, в штатском. Ви меня поняль?

Я взглянул на него с внезапным интересом.

— Знаете что, — сказал я, — вы навели меня на мысль…

— Да, — сказал он, — если нужно добрый кожа, помощь, портсигары, подтяжки, консультация, боксерские перчатки…

— Пятое и, может быть, второе, — сказал я.

Он взял котелок, лежавший подле него, старательно его надел (кадык его при этом заходил вверх-вниз), потом, воссияв улыбкой, сдернул его с поклоном.

— Меня зовут Зильберман, — сказал он, протягивая руку. Я ее пожал и тоже назвался.

— Имя не английский, нет! — вскричал он, ударяя себя по колену. — Русский! Гаврит парусски! Я еще слова знаю… стойте! Да… Ку-кол-ка! — это маленький кукла.

Он помолчал. Я так и этак вертел в голове мысль, которую он мне подал. Не обратиться ли в агентство частного сыска? А не мог бы сам этот человек мне помочь?

— Риба! — вскричал он. — Тоже знаем. Рыба, так? и… Да. Брат, мили брат.

— Я подумал, — сказал я, — что, быть может, если я вам расскажу о своем трудном положении…

— Вот и все, — сказал он, вздыхая. — Я говорю (снова пошли в ход пальцы) литовский, немецкий, английский, французский (опять большой палец остался не у дел). Русский забыл! Ать-два! Совсем!

— Вы, может быть, смогли бы… — начал я.

— Все что хотите, — сказал он, — ремни, кошельки, записные книжки, идеи…

— Идеи, — подхватил я. — Понимаете, я пытаюсь кое-кого разыскать… одну русскую даму, я ее никогда не видел и даже имени ее не знаю. Все, что я знаю — что она некоторое время жила в одном отеле в Блауберге.

— О, хороший место, отличный, — сказал господин Зильберман, вытягивая губы гузкой в знак нешуточного одобрения. — Вода хороший, прогулки, казино. Хотель, чтоб я что сделаль?

— Я бы прежде хотел узнать, что делают в таких случаях.

— Лучше оставлять ее в покое, — сказал, не задумываясь, господин Зильберман. Он вытянул шею, и его кустистые брови зашевелились. — Забыть ее, бросить из головы. Опасно есть, польза нет. — Он стряхнул что-то с моего колена, кивнул и откинулся на диванчике.