Марсель Пруст: Германт

Тем временем вернулся женатый сосед отшельника; красота молодой жены и нежное обращение с ней мужа в день, когда ему пришлось пригласить их к обеду, вызывает в нем чувство стыда за прошлое. Уже находящаяся в интересном положении молодая женщина вынуждена рано вернуться домой, оставив своего мужа; последний, когда пришло время прощаться, просит друга немного проводить его; друг соглашается, сперва ничего не подозревая, но, едва они достигают перекрестка, как альпинист, который скоро станет отцом, ни слова ни говоря, опрокидывает его в траву. И встречи между ними происходят по-прежнему, пока невдалеке не поселяется родственник молодой женщины, с которым теперь всегда гуляет муж. Когда же покинутый хочет вечером подойти к нему, тот в сердцах его отталкивает, негодуя, что у его приятеля нехватило такта догадаться об отвращении, которое он ему теперь внушает. Впрочем, однажды к отшельнику является незнакомец, присланный неверным соседом; но покинутый очень занят, он не может его принять и лишь впоследствии соображает, с какой целью приходил этот незнакомец.

Тогда отшельник томится в одиночестве. У него нет другого развлечения, как только ходить на соседнюю станцию морских купаний и спрашивать разные сведения у одного железнодорожного служащего. Но последний получил повышение, назначен на другой конец Франции; отшельник не может больше узнавать у него время отхода поездов, цену билетов первого класса, и прежде чем вернуться мечтать на свою башню, подобно Гризельде, он задерживается на пляже — точно странная Андромеда, которую не придет освободить никакой аргонавт, точно бесплодная медуза, которая погибнет на песке, — или лениво остается на платформе перед отходом поезда, бросая на толпу пассажиров взгляд, который людям другой породы покажется равнодушным, пренебрежительным или рассеянным, но — подобно свечению некоторых насекомых, чтобы привлекать к себе других насекомых того же вида, или подобно медовому соку, вырабатываемому некоторыми цветами, чтобы привлекать насекомых, которые их оплодотворят, — взгляд этот не обманет редкого любителя предложенного ему своеобразного удовольствия, которое так трудно бывает осуществить, собрата, с которым наш специалист мог бы поговорить на необычном языке; самое большее, проявит к нему притворный интерес какой-нибудь стоящий рядом оборванец, но лишь по чисто материальным соображениям, как те люди, которые приходят в Коллеж де Франс на лекции не имеющего слушателей профессора санскрита, но только для, того, чтобы погреться. Медуза! Орхидея! Когда я руководился только инстинктивным чувством, медузы были мне противны в Бальбеке; но если бы я умел на них смотреть как Мишле, с естественно-исторической и эстетической точки зрения, я бы увидел в них прелестные лазурные канделябры. Разве они, со своими прозрачными бархатными лепестками, не являются как бы лиловыми орхидеями моря? Подобно стольким существам животного и растительного царства, подобно растению, которое произвело бы ваниль, но, оттого что женский и мужской органы разделены у него перегородкой, остается бесплодным, если колибри или особого вида пчелки не переносят пыльцу с одних органов на другие или если их не оплодотворяет искусственно человек, г. де Шарлюс (слово оплодотворение должно быть взято здесь в духовном смысле, потому что в смысле физическом соединение самца с самцом бесплодно, но для индивидуума не безразлична возможность встретить единственное удовольствие, которым он способен насладиться, не безразлично, «чтобы каждое существо на земле» могло дарить кому-нибудь «свою музыку, свои пламень или свой запах») — г. де Шарлюс принадлежал к числу тех людей, которых можно назвать исключительными, потому что, как их ни много, удовлетворение их половых потребностей, столь легкое для других, зависит в данном случае от сочетания многих условий, встречающихся очень редко. Для людей, подобных г-ну де Шарлюсу (и то лишь при известных компромиссах, которые мало-помалу раскроются и которые уже можно было предугадать, компромиссах, обусловленных потребностями удовольствия, готового мириться и с полусогласием), взаимная любовь, помимо больших, иногда непреодолимых затруднений, которые она встречает у обыкновенных людей, натыкается еще на затруднения столь специальные, что вещь вообще очень редкая в жизни каждого становится для них почти невозможной; таким образом, если им удается действительно счастливая встреча, или которую природа изображает им счастливой, то счастье их, гораздо больше еще, чем у нормальных влюбленных, представляется чем-то необычайным, провиденциальным, глубоко необходимым. Ненависть Капулетти и Монтекки была ничто по сравнению со всякого рода препятствиями, которые были преодолены, и специальными стеснениями, которым подвергла природа и без того редкие сочетания условий, приводящие к любви, прежде чем бывший жилетник, собравшийся рассудительно идти на службу, заколебался, ослепленный жиреющим пятидесятилетним бароном; эти Ромео и Джульетта справедливо могут считать, что любовь их не минутный каприз, а в подлинном смысле предопределена гармонией их темпераментов, не только их личных, но также темпераментов их предков, их наследственностью, настолько, что существо, с ними соединяющееся, принадлежит им еще до рождения, их притянула к нему сила, сравнимая с той, что управляет мирами, на которых протекли наши предшествующие существования. Г. де Шарлюс отвлек мое внимание от шмеля, и я не знал, принес ли он орхидее пыльцу, которую та давно ждала, но имела шанс получить лишь благодаря такой редкой случайности, что ее можно было назвать своего рода чудом. Однако встреча, которую я только что наблюдал, тоже была чудом и не менее удивительным. Как только я взглянул на нее с этой точки зрения, все в ней показалось мне исполненным красоты. Самые диковинные хитрости, на которые пускается природа, чтобы принудить насекомых к оплодотворению цветов, без этих насекомых обреченных на бесплодие, потому что мужской орган слишком удален у них от женского, а если переносить пыльцу должен ветер, устраивающая так, чтобы она легче отделялась от мужского цветка и улавливалась налету женским цветком, упраздняющая выделение медового сока, теперь бесполезного, так как не требуется привлекать насекомых, уничтожающая также притягательную для них яркую окраску цветочных венчиков и, чтобы приберечь цветок для нужной ему пыльцы, которая только и может оплодотворить его, заставляющая этот цветок выделять жидкость, которая делает его невосприимчивым к другим видам пыльцы, — все эти хитрости казались мне не более поразительными, чем существование разновидности извращенных, назначенной природой доставлять удовольствия любви стареющим мужчинам: разновидности, которую привлекают не все мужчины, но — в силу соответствия и гармонии, подобных тем, что определяют оплодотворение гетеростильных триморфных цветов, вроде lythrum salicoria, — лишь мужчины значительно старше их. Впрочем, Жюпьен являлся менее разительным экземпляром этой разновидности, чем другие, которых, несмотря на их редкость, каждый собиратель человеческих растений, каждый ботаник людской породы может наблюдать в образе хрупкого юноши, ждущего предложений от дюжего толстеющего мужчины пятидесяти лет и остающегося столь же равнодушным к предложениям своих сверстников, как остаются бесплодными двуполые цветы с коротким пестиком primula veris, если они принимают пыльцу других primula veris тоже с коротким пестиком, между тем как их всегда оплодотворяет пыльца primula veris с длинным пестиком. Что же касается г-на де Шарлюса, то впоследствии я пришел к выводу, что для него существовали различные виды соединений, причем некоторые из них по своей многочисленности, по своей едва уловимой мгновенности и особенно по отсутствию контакта между двумя действующими лицами чрезвычайно напоминали те цветы, что оплодотворяются в саду пыльцой соседнего цветка, с которым они никогда не войдут в соприкосновение. В самом деле, бывали люди, которых ему достаточно было пригласить к себе, продержать несколько часов под властью своего слова, чтобы его желание, вспыхнувшее во время какой-нибудь встречи, было утолено. Соединение при помощи одних только слов совершалось так же просто, как оно может совершаться у инфузорий. Иногда, как это, вероятно, случилось во время свидания со мной в тот вечер, когда он меня вызвал к себе после обеда у Германтов, желание его утолялось гневным выговором, который барон бросал в лицо посетителя, как некоторые цветы при помощи особого аппарата обрызгивают на расстоянии озадаченное насекомое, бессознательно делающееся их сообщником. Превращаясь из порабощенного в поработителя, г. де Шарлюс чувствовал себя очищенным от своего возбуждения и успокоившимся, он отсылал гостя, который сразу утрачивал для него всякую прелесть. Наконец, поскольку извращение проистекает от того, что извращенный слишком похож на женщину, чтобы иметь с ней полезные сношения, оно подчиняется более общему закону, в силу которого столько двуполых цветов остается неоплодотворенными, — закону бесплодности самооплодотворения. Правда, в поисках самца гомосексуалисты часто довольствуются таким же, как и они, женоподобным существом. Им достаточно, чтобы существо это не было существом женского пола, эмбрион которого они в себе носят, не будучи в состоянии им пользоваться; подобная вещь наблюдается у большого количества двуполых цветов и даже у некоторых двуполых животных, вроде улитки, которые не могут оплодотворить себя сами, но могут быть оплодотворены другими гермафродитами. Тем самым гомосексуалисты, любящие ссылаться на Древний Восток или на золотой век Греции, оказываются отнесенными еще дальше вглубь веков, в те «пробные» эпохи, когда не существовало ни двудомных цветов, ни однополых животных, к изначальному гермафродитизму, следы которого как будто сохраняют рудименты мужских органов в анатомии женщины и женских органов в анатомии мужчины. Непонятная сначала мимика Жюпьена и г-на де Шарлюса заинтересовала меня, как те приманки, которыми привлекают насекомых, по мнению Дарвина, не только так называемые сложноцветные растения, вздымающие цветочки своих головок, чтобы их было видно издали, но и те гетеростильные, которые выворачивают свои тычинки и загибают их, чтобы очистить дорогу насекомым, или те, что предлагают им омовение, а то и просто привлекают насекомых запахом своего сока или яркой окраской своих венчиков, вроде цветов растения, стоявшего в эту минуту на дворе. С этого дня г-ну де Шарлюсу пришлось переменить час своих визитов к г-же де Вильпаризи, не потому, что он не мог видеть Жюпьена в другом месте и в более удобной обстановке, но потому, что, как и для меня, с его воспоминанием, вероятно, связались послеполуденное солнце и цветы выставленного во дворе растения. Кроме того, г. де Шарлюс не ограничился рекомендацией Жюпьенов г-же де Вильпаризи, герцогине Германтской и целому кругу блестящих заказчиц, которые тем усерднее принялись ухаживать за молодой вышивальщицей, что кое-кто из не откликнувшихся или не сразу откликнувшихся дам подверглись жестокому гонению со стороны барона, чтобы другим было не повадно — или потому что они привели барона в бешенство своим сопротивлением его властным затеям: он устроил Жюпьена на доходное место и в заключение взял его себе секретарем на условиях, о которых будет сказано дальше. «Вот счастливец этот Жюпьен», — говорила Франсуаза, у которой была наклонность преуменьшать или преувеличивать благодеяния, смотря по тому, ей ли их оказывали или другим. Впрочем, в данном случае она не испытывала потребности преувеличивать, как не испытывала и зависти, потому что искренно любила Жюпьена. «Ах, какой это добрый человек барон, — такой хороший, такой набожный, такой порядочный. Если бы у меня была дочка на выданье и я была из богачей, я бы отдала ее за барона с закрытыми глазами». — «Однако, Франсуаза, — мягко замечала мама, — у этой дочери был бы не один муж. Вспомните, что вы уже обещали ее Жюпьену». — «Ну, что ж, — отвечала Франсуаза, — это тоже человек, который сделал бы женщину счастливой. Богатый ли будет негодяй или бедный, разницы никакой нет. А барон и Жюпьен одной породы люди, оба хорошие». Впрочем, пораженный открывшимся мне зрелищем, я тогда сильно преувеличил исключительный характер такого редкостного соединения. Конечно, люди, подобные г-ну де Шарлюсу, — существа необыкновенные, так как, если они не идут на компромиссы с жизнью, то ищут главным образом любви мужчин другой породы, то есть мужчин, любящих женщин (которые, следовательно, не могут их полюбить); однако в противоположность тому, что я думал во дворе, где Жюпьен вертелся вокруг г-на де Шарлюса, делая ему авансы, как орхидея шмелю, эти исключительные существа, которых жалеют, вовсе не редкость, их — толпы, как это будет видно из дальнейших частей этого произведения, по причине, которую мы раскроем лишь в конце, — да и сами они жалуются скорее на то, что их слишком много, а не на то, что их мало. Ибо два ангела, поставленные, как говорится в Книге Бытия, у ворот Содома, чтобы узнать, точно ли жители его поступали так, каков был вопль на них, дошедший до Всевышнего, эти два ангела были, чему можно только порадоваться, очень плохо выбраны Господом, который должен был поручить это дело какому-нибудь содомлянину. Такие оправдания: «Я — отец шести детей, у меня две любовницы», — не заставили бы его доброжелательно опустить огненный меч и смягчить кару; он бы отвечал: «Да, и жена твоя терзается муками ревности. Но даже когда эти женщины выбираются тобой не в Гоморре, ты проводишь ночь с пастухом стад Хеврона». И он бы немедленно вернул его в город, обреченный на истребление огненным и серным дождем. Между тем позволено было бежать всем стыдливым содомлянам, и даже если, заметив какого-нибудь юношу, они оборачивались, подобно жене Лота, то не были обращены за это, как она, в соляные столпы. И вот от них осталось многочисленное потомство, у которого движение это сделалось привычным, подобно жесту развратных женщин, которые, делая вид, будто они рассматривают выставку обуви, размещенной за витриной, косятся на проходящего мимо студента. Эти потомки содомлян, столь многочисленные, что к ним можно приложить другой стих из Книги Бытия: «Если кто может сосчитать песок земной, то потомство твое сочтено будет», — расселились по всей земле, получили доступ ко всем занятиям и с такой легкостью проникают в самые закрытые клубы, что, когда какого-нибудь содомлянина туда не допускают, большинство черных шаров ему кладут содомляне же, которые всячески стараются осудить содомию, унаследовав от предков своих ложь, позволившую им уйти из проклятого города. Возможно, что они когда-нибудь туда вернутся. Во всех странах они образуют некую восточную колонию, просвещенную, музыкальную, злоречивую, обладающую пленительными достоинствами и отвратительными недостатками. Более углубленное представление о них дано будет на следующих страницах; но мы хотели уже здесь предотвратить пагубную оплошность, заключающуюся в поощрении содомистского движения вроде того, как поощряют движение сионистов, и в намерении отстроить заново Содом. Ведь, едва туда прибыв, содомляне покинут город, чтобы не иметь вида людей, живущих в нем, возьмут жену и будут содержать любовниц в других городах, где, впрочем, они найдут все подходящие развлечения. Они будут отправляться в Содом лишь в дни крайней необходимости, когда город их запустеет, в такие времена, когда голод гонит волка из леса, иными словами, все будет происходить в общем так, как происходит это в Лондоне, в Берлине, в Риме, в Петрограде или в Париже.