Иван Франко - Захар Беркут

Бедный Максим! Он старался в других пробудить надежду, которая у него самого стала исчезать с той минуты, как только он увидел монголов, а теперь и вовсе исчезла, когда их превосходящая сила полностью развернулась перед глазами осажденных. Но все-таки его слова много значили для его товарищей, которые не раз уже имели случай убедиться в том, что Максим сохранял присутствие духа и осторожность в минуты самой грозной опасности. Слепо повинуясь его словам и распоряжениям, каждый думал лишь о том, чтобы защищать свое место до последней возможности, твердо зная, что и соседнее место будет также защищено.

Но вот монголы широким тройным кругом обложили уже дом боярский и уже накладывали на свои луки каменные стрелы, прицеливаясь в отважных осажденных молодцов. Только начальник не подал еще знака к бою. Начальник, видимо, хочет прежде попробовать уговоры, так как вот он выступил из рядов, прямо перед главным отрядом осажденных, и говорит:

— Рабы неверные! Поганые смерды! Неужели дерзость ваша так же безгранична, как и ваша глупость, и вы хотите поднять оружие против войска великого Чингис-хана, ныне непререкаемого властителя всея Руси! Сдайтесь ему без боя, и он помилует вас. Те же, кто попытается противиться его силе, будут беспощадно раздавлены, как червяки под колесами телеги!

На такую речь громко и смело ответил Максим:

— Боярин! Больно не в пору назвал ты нас, сынов вольной общины, рабами! Ты погляди на себя! Может быть, тебе это название больше пристало, чем нам. Ведь до вчерашнего еще дня ты был рабом князя, а нынче ты уже раб своего Чингис-хана и, верно, полизал молоко, разлитое на хребте коня {22} 22 Существовавшая у монголов форма клятвы, в знак покорности. какого-нибудь бегадыра. Если оно тебе пришлось по вкусу, из этого еще не следует, чтоб и мы были лакомы к нему. Большой силы великого Чингис-хана мы не боимся. Она может превратить нас в трупы, но не сделает нас рабами. А тебя, боярин, вся сила Чингис-хана не сделает уже ни свободным, ни честным человеком!

Сурова и резка была отповедь Максима. В другое время он бы посчитался с тем, что перед ним отец Мирославы, но теперь он видел только врага — нет, предателя, человека, который сам растоптал свою честь, ни на какую честь, впрочем, не имея права. Речь Максима вызвала шумное одобрение его товарищей. А боярин прямо клокотал от злости.

— Холоп поганый! — кричал он. — Погоди, я тебе покажу, что ты преждевременно хвастал своей вольностью! Сегодня еще оковы зазвенят на твоих руках и ногах! Еще сегодня ты будешь валяться в пыли перед начальником монгольского войска!

— Лучше погибнуть! — ответил Максим.

— А вот и не погибнешь! — крикнул боярин. — Гей, дети! — обратился он к монголам на их языке, — вперед! Только этого обходите, этого мы должны взять живьем!

И он подал знак к началу боя. Разнесся по горам и лесам звук рогов и оборвался. Стало тихо у боярского дома, но это была страшная тишина. Как змеи, просвистели монгольские стрелы, градом осыпая боярское жилище. Правда, нападающие были на слишком далеком расстоянии, чтобы их стрелы могли попадать в защитников, а попав, серьезно ранить их. Поэтому Максим крикнул своим, чтобы они пока не стреляли и вообще берегли и стрелы, и оружие, применяя их лишь тогда, когда можно будет наверняка поражать врагов и одним ударом нанести им значительный урон. А чтоб не сразу допустить нападающих к стенам дома, он с отборными товарищами расположился во дворе, шагах в двадцати от входа, за крепкой дощатой стеной — частью недостроенного забора. Забор был как раз высотой в человеческий рост, и стрелы монголов не попадали в молодцов. Зато меткие, хоть и редкие стрелы тухольцев разили насмерть монголов, сдерживая их натиск. Страшно рассвирепел Тугар Волк, увидев это.

— На приступ! — крикнул он, и сгрудившаяся толпа монголов под его предводительством бросилась бегом, с an громкими криками, к дощатой стене. За стеной было тихо, словно все там вымерло. Вот-вот монголы добегут, вот-вот своим напором опрокинут стену — как вдруг над стеной взметнулся, точно из-под земли вырос, ряд голов и могучих плеч — и свистнула туча железных стрел — и взревели от боли раненые монголы страшными голосами. Половина их упала, как подкошенная, а другая половина побежала назад, не обращая внимания на крики и проклятия боярина.

— Ура, молодцы! Ура, Максим! Ура, Тухольщина! — закричали защитники, воспрянув духом. Но боярин, не помня себя от злобы, собирал уж следующий отряд для наступления. Он учил монголов, как надо вести наступление и не рассыпаться от первого удара противника, а бежать вперед по трупам. Тем временем и Максим объяснял своим людям, что им делать, — и с поднятым оружием дожидались они нападения монголов.