Иван Франко - Захар Беркут

Однако не во всем этом видел Захар Беркут главный смысл своей стариковской жизни. «Жизнь лишь до той имеет цену, — говаривал он частенько, — пока человек может помогать другим. Когда он становится для других бременем, а пользы не приносит, тогда это уже не — человек а помеха, тогда ему и жить не стоит. Упаси меня боже чтоб я когда-нибудь стал другим в тягость и ел данный из милости, хотя и вполне заслуженный, хлеб!» Эти слова были путеводной золотой нитью в жизни Захара Беркута Все что он делал, что говорил, что думал, он делал, говорит и думал, имея в виду добро и пользу для других прежде всего — для общины. Община — это был его мир цель его жизни. Видя, что медведи и вепри часто увечат скотину и людей в горах, он еще юношей задумал научиться излечивать раны и, покинув родительский дом, пустился в далекий, незнакомый путь к одному прославленному знахарю, который, по слухам, умел заговаривать стрелы и кровь. Однако заговор этого лекаря оказался никчемным. Захар Беркут, явившись к нему, пообещал ему десять куниц в уплату, если тот научит его своему заклинанию. Знахарь согласился, но Захару недостаточно было учиться вслепую, он хотел прежде убедиться в том, хорошо ли лекарство знахаря? Он вынул нож и нанес себе глубокую рану в бедро.

— Заговори! — сказал он изумленному лекарю. Заклинание не подействовало.

— Э, — сказал лекарь, — это потому не удается, что ты по своей воле себе нанес раны. Такую рану заговорить нельзя.

— Ну, видно, плохо твое заклинание, и мне его не нужно. Я ищу такой заговор, который не спрашивал бы, по своей воле нанесена рана или нет, а излечивал бы всякую.

И Захар Беркут тут же покинул знахаря и пошел дальше, разыскивать лучших лекарей. Долго скитался он по горам и долам, пока через год скитаний не пришел к скитским {12} 12 Упоминая о скитских монахах, я не имею в виду исторического Манявского скита, который был основан Иовом Княгиницким в начале XVI] века, а пользуюсь народным преданием о первых апостолах карпатского Подгорья, монахах киевских пещер, о чьем путешествии и поселении в коломыйских горах повествует, отчасти следуя своей фантазии, а отчасти на основе действительной народной традиции, Антон Могильницкий в своей поэме «Скит Манявскнй». (Прим. Ив. Франка.) монахам. Среди них был один столетний старец, долгое время пробывший на Афонской горе у греков и прочитавший там множество древних греческих книг. Этот монах умел прекрасно лечить раны и брался обучить своему искусству всякого, кто проживет с ним год в добром согласии и покажется ему человеком доброго сердца и чистой души. Много уже учеников приходило к старому, всегда задумчивому и всегда печальному монаху, и ни один из них не пришелся ему по душе, ни один не прожил с ним условленного срока и не унес с собой его врачебных секретов. Об этом-то лекаре и прослышал Захар Беркут и решился отбыть положенный искус. Придя в скитский монастырь, он попросил допустить его к старцу Акинфию и откровенно рассказал ему о цели своего прихода. Седобородый, угрюмый старец Акинфий взял его к себе без возражений — и Захар пробыл у него не год, а целых три года. Он вернулся из скита другим человеком; его любовь к общине стала еще жарче и крепче, его речь текла чистой кристальной струей, слова были спокойны, разумны и тверды, как сталь, а против всякой неправды — остры, как бритва. За время своего четырехлетнего странствия Захар Беркут повидал мир, побывал и в Галиче, и в Киеве, видел князей и их дела, узнал воинов и купцов, и его простой и ясный ум складывал все виденное и слышанное, зернышко к зернышку? в сокровищницу памяти, как материал для размышлений. Он возвратился из путешествия не только врачом, но и гражданином. Наблюдая в долинах, как князья со своими боярами силятся ослабить и разорвать общинные свободные порядки в селах, чтобы тем легче превратить затем разъединенных и разрозненных людей в своих невольников и слуг, Захар Беркут убедился, что для его братьев-крестьян нет иного спасения и иной надежды, как хорошее устройство, разумное ведение и развитие общинных порядков, общинного единения и дружбы. А с другой стороны, от старца Акинфия и других бывалых людей Захар много наслышался об общественных порядках в северной Руси, в Новгороде, Пскове, о достатке и процветании тамошних жителей, и все это зажгло в его пылкой душе желание — отдать всю свою жизнь на исправление и укрепление добрых общинных порядков в родимой Тухольщине.

Семьдесят лет минуло с той поры. Подобно древнему дубу-великану стоял Захар Беркут среди молодого поколения и мог теперь видеть плоды своей многолетней деятельности. И, вероятно, не без радости взирал он на них. Как один человек, стояла тухольская община, дружная в труде и потреблении, в радости и горе. Община была сама для себя и судьей и установителем порядков во всем. Общинное поле, общинные леса не требовали сторожа — обшина сама всегда и везде зорко стерегла свое добро. Бедных не было в общине; земля доставляла пропитание всем, а общественные закрома и риги были всегда открыты настежь для нуждающихся. Князья и их бояре завистливым оком глядели на эту жизнь, в которой им не было места, которая в них не нуждалась. Раз в год приезжал в Тухольщину княжеский сборщик податей, и община старалась как можно скорее избавиться от неприятного чиновного гостя: спустя день или два он уезжал, нагруженный всяческим добром, ибо подати большею частью платили тухольцы натурой. Однако в Тухольщине сборщик княжеских податей не был таким полновластным хозяином, как в других селах. Тухольцы хорошо знали, что полагается сборщику, а что князю, и не позволяли ему совершать никаких злоупотреблений.