Исаак Башевис-Зингер - Шоша

— Не стоит резать живот ради того, чтобы читать книги.

— Стоит. Я буду кормить его, и мои груди станут больше.

— Для меня они и так достаточно велики.

— Что еще написано в книгах?

— О, много всякого. Например, что звезды убегают от нас. Помногу километров каждый день.

— Куда они бегут?

— Прочь от нас. В пустоту.

— И никогда не вернутся?

— Они расширяются и охлаждаются, а по том они снова несутся с такой скоростью, что опять становятся горячими, и вся эта дурацкая канитель начинается сначала.

— А где Ипе? Что про нее говорят книги?

— Если душа существует, то она где-то есть. А если нет, то…

— Ареле, она здесь. Она знает про нас. Она приходила сказать мне "мазлтов".

— Когда? Где?

— Здесь. Вчера. Нет, позавчера. Откуда она знает, что мы в Отвоцке? Она стояла у двери, рядом с мезузой, и улыбалась. На ней было белое платье, а не саван. Когда она была живая, у нее не было двух передних зубов. А теперь у нее все зубы.

— Должно быть, у них там хорошие дантисты.

— Ареле, ты смеешься надо мной?

— Нет, нет.

— Она приходила ко мне и в Варшаве. Это было до того, как ты в первый раз пришел к нам. Я сидела на табуретке, и она вошла. Мать ушла и велела запереть дверь. От хулиганов. И вдруг Ипе появилась. Как она могла это сделать? Мы разговаривали с ней как две сестры. Я была непричесана, и она заплела мне косички. Она играла со мной в переснималки, только без веревочки. А в канун Иом-Кипура я увидала ее в курином бульоне. На голове у нее был венок из цветов, как у девушки-христианки перед свадьбой, и я поняла — что-то должно произойти. Ты тоже был, но я не хотела ничего говорить. Если я начинаю говорить про Ипе, мать ругается. Она говорит, что я не в своем уме.

— Ты в своем уме.

— Тогда что же я такое?

— Чистая душа.

— Что это могло быть?

— Тебе пригрезилось.

— Прямо днем?

— Иногда можно грезить и днем.

— Ареле, я боюсь.

— Что тебя пугает сейчас?

— Небо, звезды, книги. Расскажи мне сказку про великана. Забыла, как его звали.

— Ог, царь Башана.

— Да, про него. Правда, что он не мог найти жену, потому что был такой большой?

— Это сказка. Когда был потоп, Ной, его сыновья, все животные и птицы вошли в ковчег, и только он не смог войти, потому что был такой огромный. Он сидел на крыше. Сорок дней и сорок ночей лил дождь, но он не утонул.

— Он был голый?

— Какой портной смог бы сшить для него штаны?

— Ох, Ареле, как хорошо быть с тобою. А что мы будем делать, когда придут нацисты?

— Мы умрем.

— Вместе?

— Да, Шошеле.

— А Мессия не придет?

— Не так скоро.

— Ареле, я вспомнила песню.

— Какую песню?

И тоненьким голоском Шоша запела:

Она прижалась ко мне и сказала:

— Ой, Ареле, как славно лежать с тобой, даже если мы умрем.

В вечерней газете уже несколько месяцев печаталась романизированная биография Якоба Франка — в сущности, смесь фактов и вымысла. Газеты приносили вести одна хуже другой. Гитлер и Муссолини встретились в Бреннере и, без сомнения, договорились о захвате Польши и уничтожении евреев. Но большая часть польской прессы нападала на евреев — на них смотрели как на величайшую опасность для польского народа. Представители Гитлера побывали в Польше и были приняты диктатором, генералом Рыдз-Смиглым и его министрами. В Советском Союзе продолжались чистки, участились аресты троцкистов, старых большевиков, правых и левых уклонистов, сионистов и гебраистов. Процветал перманентный террор. В Польше росла безработица. В деревнях, особенно украинских и белорусских, крестьяне голодали. Многие фольксдойчи, как назывались теперь немцы в Польше, объявили себя нацистами. Коминтерн распустил Польскую Компартию. Обвинения Бухарина, Рыкова, Каменева и Зиновьева в саботаже и шпионаже, а также в том, что они — фашистские лакеи и агенты Гитлера, вызвали протесты даже среди убежденных сталинистов. Но тираж еврейских газет не падал, в том числе и той газеты, где я работал. Напротив, газеты теперь читались больше, чем прежде. История лжемессии Якоба Франка приближалась к концу, но у меня был наготове перечень других лжемессий — Реубейни, Шломо Молхо, Саббатая Цви [17] Реубейни Давид (ок. 1490 — после 1535) — лжемессия, выдававший себя за брата царя еврейского государства, находившегося за рекой Самбатьен. Молхо Шломо (1500–1532) — ближайший сподвижник Давида Реубейни. Цви Саббатай (1626–1676) — вождь мессианского движения, всколыхнувшего весь еврейский мир в 1665–1667 годах. .