Оноре Бальзак - Крестьяне

— Вы всегда преисполнены своими правами, дорогой Мишо, a summum jus, summa injuria [19]. Если вы не будете терпимее, вы наживете себе много неприятностей, — сказал Сибиле. — Мне жаль, что вы не слышали, о чем сейчас говорил здесь дядя Фуршон, которому вино развязало язык.

— Он меня напугал, — сказала графиня.

— Все, что он говорил, мне уже давно известно, — заметил генерал.

— Он, мошенник, вовсе не был пьян, он просто разыграл свою роль. Но для кого он старался?.. Может быть, вы это знаете? — спросил Мишо, пристально глядя на Сибиле, покрасневшего от этого взгляда.

— О, rus!.. [20]— воскликнул Блонде, покосившись на аббата Бросета.

— Бедные люди! Им так тяжело живется, — сказала графиня. — И есть доля правды в том, что нам здесь выкрикивал Фуршон, именно выкрикивал — ведь нельзя же сказать, что он это высказывал.

— Сударыня, — ответил Мишо, — неужели вы думаете, что солдаты императора в течение четырнадцати лет возлежали на розах?.. Его превосходительство — граф, командор ордена Почетного легиона, он не раз получал денежные награды, а я дослужился только до младшего лейтенанта, но разве я ему завидую, хотя начинали мы службу одинаково и сражался я так же, как и он? Разве я стремлюсь опорочить его славу, украсть его награды, не признавать присвоенных его чину почестей. Крестьянин обязан повиноваться, как повинуется солдат; у него должна быть солдатская честность, солдатское уважение к приобретенным правам; он должен стараться выдвинуться в офицеры, — законно, трудом, а не воровством. Лемех и тесак — близнецы. У солдата есть одно только, чего нет у крестьянина, — смерть всегда глядит ему в глаза.

— Вот что мне хотелось бы сказать им с кафедры! — воскликнул аббат Бросет.

— Вы говорите, надо быть терпимее, — продолжал начальник охраны, отвечая на слова Сибиле. — Я готов терпеть потерю десяти процентов валового дохода, приносимого Эгами; но при таком порядке, который сейчас заведен, вы теряете все тридцать процентов, ваше превосходительство. И если господин Сибиле получает некоторый процент с дохода, я не понимаю его терпимости, так как он добровольно отказывается от тысячи или тысячи двухсот франков в год.

— Любезный Мишо, — возразил Сибиле ворчливым тоном, — я уже докладывал его сиятельству, что предпочитаю лишиться тысячи двухсот франков, нежели жизни. Я, кажется, уже не раз и вам советовал!..

— Лишиться жизни? — воскликнула графиня. — Дело идет о чьей-нибудь жизни, неужели это возможно?

— Здесь не место обсуждать вопросы государственной важности, — смеясь, заметил генерал. — Просто мой военный министр отличается отвагой и так же, как его генерал, не боится ничего, а Сибиле, по своему званию финансиста, робок и труслив.

— Скажите лучше: осторожен, ваше сиятельство! — воскликнул Сибиле.

— Вот как! Стало быть, мы здесь, как герои Купера в лесах Америки, окружены ловушками дикарей? — насмешливо спросил Блонде.

— Слушайте, господа, — ваша обязанность управлять, не пугая нас шумом колес административной машины, — сказала г-жа де Монкорне.

— А может быть, графиня, вам не бесполезно было бы узнать, сколько пота стоил хотя бы один из ваших хорошеньких чепчиков! — воскликнул аббат.

— Ни в коем случае! Ведь тогда я перестану носить хорошенькие чепчики, проникнусь благоговейным почтением к двадцатифранковой монете, сделаюсь скупой, как все женщины в деревне, а это мне не к лицу, — со смехом возразила графиня. — Извольте предложить мне руку, дорогой аббат, оставим генерала в обществе двух его министров, а сами прогуляемся к Авонским воротам навестить Олимпию Мишо, у которой я еще не была со дня своего приезда, и займемся моей маленькой подопечной.

И, тут же позабыв лохмотья Муша и Фуршона, их злобные взгляды и опасения Сибиле, очаровательная графиня отправилась к себе, чтобы переобуться и надеть шляпу.

Аббат Бросет и Блонде, покорные приказу хозяйки дома, вышли вслед за ней из столовой и, в ожидании ее, остановились на террасе перед главным фасадом замка.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Блонде у аббата.

— Я здесь на положении парии, за каждым моим шагом следят, словно я общий враг, я все время должен быть настороже, не закрывать глаз, иначе я попаду в ловушку, которую мне расставляют, ведь от меня хотят избавиться, — ответил священник. — Говоря между нами, я дошел до того, что иногда сам себе задаю вопрос: не подстрелят ли меня здесь?

— И все-таки вы не уезжаете? — спросил Блонде.

— Господу богу надо служить столь же верно, как императору! — ответил священник с простотой, поразившей Блонде.