Владимир Орлов - Солёный арбуз

Шагали медленно и снова молча, давали понять этим рельсинам, что тащат их мужчины, которым не до болтовни, опускали их осторожно на теплый речной гравий и вытирали со лба пот.

Букварь шел последним в восьмерке, видел стриженые затылки, светлые, русые и черные. Затылки Виталия и Зименко были затылками близнецов. Спиркинские уши краснели, Спиркин вытягивал руки, напрягался, он был самым маленьким в восьмерке, и ему приходилось труднее всех.

— Спиркин! Колокшин! Леонтьев!

— Чего? — обернулся Букварь.

— Вас там спрашивают.

У насыпи, у черных упавших шпал, стояли два парня. Они были крупные, мордастые, в старомодных пиджаках, держали в боксерских руках чемоданы, авоськи и мешки. Парни походили друг на друга, только один из них был постарше и все время морщил нос.

— Поповы мы, — сказал старший.

— Ну и что?

— Нас к вам направили. — Младший мотнул авоськой. — Сказали, вы нас устроите с койками...

— К нам? — спросил Букварь.

— Поповы мы, — обиделся старший и сморщил нос. — Я Василий, а он Прокофий. А с вами работал Иннокентий...

— Так вы Попы! Попы! Гады и обыватели! — закричал Спиркин. — Так бы сразу и сказали! Попы вы...

— Во-во! — обрадовано заулыбался Василий и снова сморщил нос. — Попы мы! Гады! И обыватели. Попы мы!

— У вас был верблюд? И собака?

— Во-во! Хороший был верблюд. Оставили мы его ребятам. Мясокомбинатским.

— А собаку они зарыли, — сказал Виталий. — И надпись написали. Она у них съела кусок мяса.

— Мы сюда работать, — насупился младший Поп и помотал авоськой, — нас к вам насчет коек направили.

— Устроим, — сказал Букварь, — только мы сейчас не можем уйти. Вы уж подождите, а?

— Подождем. Мы вам подсобить можем. Мы все умеем. Видал, какие мы здоровые!

— Вами дороги мостить можно.

— Или вместо шпал класть, — обрадовался старший Поп.

— Ага, — сказал Букварь. — Будете с нами рельсы таскать.

Рельсы все пристраивались к шпалам. Букварь смотрел на часы, стрелки бежали быстро, и теперь можно было поверить твердо в то, что начать укладку они сегодня не успеют. Но на это было уже наплевать. Букварь понимал, что слова и звуки, которые он сегодня слышит, движения рук человеческих и инструментов, которые видит он, — самые обычные и будничные, нет в них ничего сверхкрасивого и музейного, и все же Букварь с жадностью старался запомнить все эти звуки и движения, запомнить их надолго, на всю жизнь.

Рельсы улеглись на насыпи, все, как им положено было улечься. Металл заскрежетал, заскрипел, запылил едкими крошками, сверла впились в него, начали выгрызать отверстия для костылей, узкие глубокие дыры.

— Все. Кончили, — поднял руку Макогон. — Спасибо. До завтра.

— Ну уж нет! — сказал Букварь.

— Василь Михайлович, — взмолился Зименко, — дайте хоть первое звено...

— Законодательство, — сказал Макогон. — Семичасовой рабочий день.

Рука его опустилась нерешительно, дернулась, и это означало: Макогон колеблется и хочет, чтобы его переубедили.

— Василь Михайлович... Мы ж для души...

— Это вроде учебное занятие будет.

— Ну хорошо, — махнул рукой Макогон. — Ну ладно. Ну, если учебное...

Заорали, запрыгали здоровые парни, как дети, как необсохшие несмышленыши, которым принесли в детский сад новую заводную игрушку Рванулись всей оравой к двум блестящим рельсинам, уложенным на шпалы, затопали сапожищами, разбрызгивая гравий на насыпи. Бежали радостные, довольные, кричали громко, хохотали и шлепали друг друга по спинам. Букварь видел рядом с собой смеющееся лицо Виталия, хотел крикнуть ему что-то и не нашел слов. Макогон семенил за ними, улыбался и мотал головой: «Ну и дурачье! Ну надо же! Ну и дурачье!» У рельсов застыли, замолчали, стали серьезными.

— Теперь без шума, — сказал Макогон, — теперь по-взрослому... Теперь рельсы...

Начиналось самое святое. Начиналось так просто, словно надо было вбить в стену какой-нибудь ерундовый гвоздь. Всего-навсего. Рельсы уложили прямо-прямо. Металлический треугольник приник к их стальным концам и проверил, как они лежат. Треугольник был большой, и вершина его показывала на восток. Там, за сопками и тайгой, деревянный город Тайшет ждал постукивающие по стыкам вагонные колеса.

— Зрители, — сказал Виталий. — Собираются. Кончилась всюду работа, и вот теперь потянулись к насыпи люди. Их становилось все больше и больше. Они стояли молча, словно боялись помешать самым главным рабочим в Курагине. Они смотрели.

— Тоже мне, — хмыкнул Спиркин, — что здесь, стадион, что ли?