Владимир Орлов - Солёный арбуз

Кешка выпросил у Виталия итальянскую куртку, подбитую лохматым лавсаном, с желтой «молнией» и узенькими погончиками. Куртка была синяя, отливающая коричневым, из плотной прорезиненной ткани, с серым вязаным воротником. Но главное, Кешка выклянчил техасские штаны с заклепками и стал похож на ковбоя. «С саянским акцентом», — сказал Виталий. Бульдозер прилизал металлической расческой мокрые серые волосы, медленно и с гордым чувством надел синий дорогой костюм с широченными брюками. Брюки Бульдозер выпустил поверх сапог, и сапоги исчезли, словно бы их и не было. Шею он стянул салатным галстуком с красными яблоками толстым, в кулак, узлом. Букварь тоже хотел повязать галстук, долго примерял его, но он вообще не любил галстуки, в них ему было не по себе, и он натянул черный свитер.

Букварь застегивал пуговицы ватника и чувствовал, что волнуется. Сначала подумал: это оттого, что он давно не танцевал. Потом понял: не потому; пришло какое-то глупое томящее ожидание, предчувствие чего-то. Это «что-то» должно было произойти сегодня. Букварь чувствовал это всем существом своим, всем телом своим, кончиками пальцев. Что-то должно было произойти. Что-то... Алые паруса ползли из-за горизонта.

— Ерунда, — сказал самому себе Букварь, — дождь капает.

Полчаса тащились под дождем по раскисшей дороге. Потом черно-зеленый «ЗИЛ» вынырнул из-за поворота. Кешка впился глазами в белые цифры номера и тут же расшифровал их:

— Малахов. Классический левак. Трепач. Болеет за «Спартак»... И вообще подонок...

Кешка проговорил это сурово и сплюнул.

И лицо у него стало суровым, как у мраморного Спиркина. Он стоял прямой и гордый, и взгляд его говорил: лучше будем мокнуть здесь до вечера, чем поедем в этой машине.

Вымокший «ЗИЛ» с блестящим от дождя затылком кабины дернулся и застыл в десяти метрах от гордого Кешки. И вдруг Кешка, разбрызгивая бурое месиво, бросился к машине, вскочил на скользкую зеленую подножку и открыл дверцу. Лицо его стало приветливым, оживленным и даже заискивающим. Он смеялся и похлопывал Малахова по плечу, как будто был его лучшим другом. Малахов тоже смеялся. Он был тщедушный, хилый, с маленьким, бледным лицом аптекаря, с тонким вздернутым носом, на котором торчали старые очки в металлической оправе. Радостный Кешка обернулся к ребятам и показал рукой на кузов. Сам он полез в кабину, подмигнув им: «Ничего, дескать, не растаете» — и в то же время: «Вот я какой, все устрою!»

Улеглись на досках кузова, уткнувшись ватниками и кепками в передний борт и холодный затылок кабины. Букварь смотрел в небо. Бульдозер шевелился и ворчал обеспокоенно. Потом он, не подымаясь, подкатил к себе стоявшую рядом пустую, пахнущую селедкой бочку и, скорчившись, сунул в бочку ноги в драгоценных брюках. Лицо Бульдозера стало спокойным. Дождь стучал по бочке. Бочка вздрагивала и покатывалась, наезжая Букварю на ноги.

Букварь расстроился. Лучше бы стоять там, на дороге, под дождем. Все-таки это измена. Улыбаться подонку! Или это тоже предусмотрено сложностью?.. Подлецов не выкинешь из общества, не посадишь в клетки в зоопарке, они будут и будут жить рядом с тобой. Сам-то он едет в машине подлеца...

Ветви летели над Букварем, разрисовывали секундными рисунками серое небо. Потом они расступились, и рядом зашумел Кизир. Бочка еще раз наехала Букварю на ноги, и небо остановилось. Букварь и Бульдозер заинтересованно подняли головы.

Перед машиной стояла женщина. Молодая. С плетеной корзиной, прикрытой коричневым платком. Начались переговоры.

Лицо у Малахова стало значительным, словно он принимал эту женщину в своем кабинете. А глаза его помаргивали из-под очков, оценивающе осматривали все детали «этой конструкции». Кешкина голова высунулась из-за плеча Малахова. Кешка сыпал комплименты и выражал взглядом: «Ух, какая женщина!» С первой же секунды было ясно, что ее подвезут, и все же переговоры продолжались, к удовольствию обеих сторон. Женщина покачивала головой и картинно смущалась: «Ой, ну что вы!»

— Разведка боем, — сказал Бульдозер.

Он отвернулся, надвинул кепку на глаза и зевнул:

— Ничего баба. Подходящая... Плетеная корзина появилась над бортом. Букварь принял ее и поставил поудобнее. Корзина была тяжелая и пахла солеными огурцами.

Женщина долго усаживалась рядом с сонным Бульдозером и наконец опустилась, вытянув ноги в черных резиновых сапогах. Ноги ее лежали за бочкой Бульдозера, и Букварю были видны только розовые полоски чулок, обтягивающих толстые икры.