Оноре Бальзак - Вендетта

Они искали забвения мук в исступлении страсти, и бурные ее порывы, слова любви и ласки были проникнуты безумием. Они боялись будущего. Какое чувство может сравниться силой со страстью, которую завтра задушит смерть или нужда? Когда они говорили друг с другом о своей бедности, каждый рад был обмануться, и оба с одинаковым жаром хватались даже за видимость надежды.

Однажды ночью Джиневра в ужасе поднялась с постели, не найдя подле себя Луиджи. И, увидев отблеск света, мерцавший на темной стене внутреннего дворика, догадалась, что муж работает по ночам: когда она засыпала, Луиджи уходил наверх, в свой кабинет.

Пробило четыре, светало. Джиневра легла в постель и притворилась спящей. Луиджи вернулся разбитый усталостью и бессонной ночью. Посмотрев на уснувшего мужа, Джиневра с болью заметила, что на его прекрасном лице уже легли морщины, оставленные трудом и заботами. Слезы выступили на глазах Джиневры.

«Это из-за меня он пишет по ночам!»

Но тут у нее явилась мысль, которая сразу осушила слезы: она решила действовать по примеру Луиджи.

В тот же день, заручившись рекомендательным письмом антиквара Элиаса Магю, которому она сбывала свои картины, Джиневра отправилась к богатому торговцу гравюрами и получила от него заказ. Днем она занималась живописью и хозяйством, с наступлением ночи — раскрашивала гравюры. Итак, эта молодая чета, одержимая любовью, всходила на брачное ложе лишь затем, чтобы тотчас его покинуть; оба притворялись спящими и самоотверженно разлучались, как только одному из них удавалось обмануть другого.

Однажды ночью, в каком-то ознобе от усталости, которая уже начинала его одолевать, Луиджи встал и распахнул слуховое окошко своей рабочей комнаты; чистый утренний воздух и небо заставили его на миг забыть о страданиях; но, опустив глаза, он увидел прямоугольник света на стене внутреннего дворика, куда выходили окна мастерской Джиневры; бедняга понял все и, бесшумно спустившись по лестнице, застал жену врасплох за раскрашиванием гравюр.

— О Джиневра!

Джиневра вздрогнула от неожиданности и, покраснев, вскочила с табурета.

— Разве я могу спать, когда ты изнемогаешь от усталости? — сказала она.

— Но только мне дано право так работать!

— Как я могу быть праздной, — ответила молодая женщина, и глаза ее наполнились слезами, — когда я знаю, что почти в каждом куске нашего хлеба есть капля твоей крови? Да я не могла бы жить, если бы не отдавала все свои силы наравне с тобой! Разве у нас не должно быть общим все — и радости и горести?

— Тебе холодно! — с отчаянием вскричал Луиджи. — Плотней запахни шаль на груди, моя Джиневра! Ночь сегодня прохладная и сырая!

Они подошли, обнявшись, к окну: молодая женщина склонила голову на грудь возлюбленного, и, погрузившись в глубокое молчание, они взглянули на небо, на котором медленно занималась заря. Сизые тучки быстро рассеивались, и восток разгорался все ослепительнее.

— Видишь, — сказала Джиневра, — это знамение: нас ждет счастье!

— Да, на небе, — горько усмехнулся Луиджи. — О Джиневра, ведь ты по праву заслужила все сокровища земли...

— Но мне принадлежит твое сердце! — прервала она, и в голосе ее зазвенела радость.

— О, я не жалуюсь! — Он крепко прижал ее к себе и осыпал поцелуями нежное лицо, которое уже чуть-чуть утратило свежесть юности, но выражало такую доброту и ласку, что Луиджи стоило только взглянуть на него, чтобы сразу утешиться.

— Какая тишина! — сказала Джиневра. — Друг мой, мне так хорошо сейчас оттого, что я не сплю! Право же, величие ночи захватывает, покоряет, будит вдохновение; есть что-то непреодолимо притягательное в этой мысли: все кругом спит, а я бодрствую!

— О моя Джиневра! Я давно уже постиг всю тонкую прелесть твоей души! Но вот и рассвет: пора спать.

— Да, — ответила она, — если не я одна буду спать. Мне было так горько, когда однажды ночью я узнала, что мой Луиджи бодрствует без меня!

Некоторое время стойкость молодых супругов в несчастье вознаграждалась; однако событие, которое бывает венцом счастья в каждом супружестве, стало для них роковым: Джиневра родила сына, и был он, говоря языком народа, хорош, как ясный день.

Материнство придало душевных сил молодой женщине. Луиджи вошел в долги, чтобы покрыть расходы, связанные с рождением ребенка. Таким образом, в первое время она не чувствовала всей тягости нужды, и супруги наслаждались счастьем, воспитывая свое дитя. Это было последнее дарованное им блаженство. Как два пловца, соединенными усилиями преодолевающие стремнину, чета корсиканцев сначала боролась мужественно; но иногда оба впадали в апатию, похожую на сонливость перед близкой смертью; вскоре им пришлось продать самые ценные свои вещи. Бедность нагрянула внезапно — еще не отталкивающая, пока лишь в простой одежде и почти терпимая; в голосе ее не было ничего пугающего, она не привела с собой ни отчаяния, ни кошмаров, за ней не тащились лохмотья; но она отнимала привычки и воспоминания дней довольства, она выкорчевывала человеческое достоинство. Затем ввалилась нищета во всем ее безобразии, бесстыдно влача свое рубище, попирая ногами все человеческие чувства.