— Наши пути еще встретятся, девушки ведь выходят замуж, — сказала Джиневра.
— Когда они богаты, — ответила Лора.
— Приходи ко мне, мой отец богат.
— Джиневра, — сказала растроганная Лора, — госпожа Роген и моя мать собираются завтра устроить сцену господину Сервену, надо его предупредить об этом.
Если бы рядом с Джиневрой ударила молния, это б меньше ее поразило, чем такое известие.
— Им-то что за дело до этого? — наивно спросила она.
— Все находят, что это очень нехорошо. Маменька говорит, это безнравственно.
— А вы как думаете, Лора?
Девушка только взглянула на Джиневру — и обе поняли, что думают одинаково; дав волю слезам, Лора бросилась на шею к подруге.
В эту минуту вошел Сервен.
— Мадемуазель Джиневра, — в восторге воскликнул он, — я кончил картину, сейчас ее покрывают лаком! Но что у вас тут? Видно, наши девицы устроили себе каникулы или уехали за город?
Лора вытерла слезы и, простившись с Сервеном, ушла.
— Уже несколько дней мастерская пуста, — ответил Джиневра, — и наши девицы больше не придут.
— Вот как!
— О, не смейтесь, послушайте! — продолжала Джиневра. — Это из-за меня; я невольная виновница того, что ваша репутация погибла.
Усмехнувшись, маэстро прервал свою ученицу.
— Моя репутация! Да через несколько дней картина будет на выставке!
— Речь идет не о вашем таланте, а о вашей нравственности. Ваши ученицы поспешили оповестить всех, что Луиджи все время сидел здесь взаперти, что вы попустительствуете тому, чтобы... тому, чтобы мы любили друг друга.
— Тут есть доля правды, — ответил Сервен. — И все же мамаши наших девиц — попросту ханжи! Приди они поговорить со мной, все бы разъяснилось. Но огорчаться из-за этого я и не подумаю. Жизнь слишком коротка!
И маэстро щелкнул пальцами над головой.
В комнату вбежал Луиджи, слышавший часть этого разговора.
— Вы потеряете всех своих учениц, — сказал он в волнении, — и разоритесь из-за меня!
Художник соединил руки Джиневры и Луиджи.
— Вы ведь поженитесь, дети мои? — спросил он с трогательным простодушием.
Оба потупились; молчание было их первым признанием в любви.
— Итак, — продолжал Сервен, — вы будете счастливы, правда? А разве есть что-нибудь, чем не стоило бы поступиться ради счастья таких двух людей, как вы?
— Я богата, — сказала Джиневра, — и вы позволите мне возместить...
— Возместить! — вскричал Сервен. — Но когда станет известно, что я пал жертвой клеветы каких-то дур и прятал у себя осужденного... да все парижские либералы будут посылать ко мне дочек! И тогда, может быть, я буду вашим должником...
Луиджи безмолвно пожимал руку своему покровителю. Потом, справившись с волнением, растроганно сказал:
— Стало быть, вам я буду обязан всем моим блаженством?
— Будьте счастливы, соединяю вас, — сказал художник, с комической торжественностью возлагая руки на головы влюбленных.
Эта театральная шутка положила конец их умилению. Все трое, смеясь, посмотрели друг на друга. Итальянка сжала руку Луиджи с той силой страсти, с той непосредственностью чувства, которая вполне соответствовала нравам ее родины.
— Послушайте-ка, дети мои, — сказал Сервен, — уж не воображаете ли вы, что все сейчас обстоит как нельзя лучше? Так вот, вы ошибаетесь!
Влюбленные посмотрели на него с удивлением.
— Успокойтесь, я единственный, кто потерпел от ваших проказ. Вот только госпожа Сервен у нас немного чопорна, и, по правде говоря, я не знаю, как мы все это с ней уладим.
— Господи! Я совсем забыла! — спохватилась Джиневра. — Ведь завтра к вам явятся госпожа Роген и мать Лоры, чтобы...
— Понимаю, — прервал ее художник.
— Но вы сумеете восстановить свою честь, — продолжала девушка, гордо вскинув голову. — Господин Луиджи, — она лукаво на него посмотрела, — как будто бы не должен больше питать ненависти к правительству короля? Ну, вот, — продолжала она, убедившись, что он улыбается, — завтра утром я подам прошение одному из самых влиятельных лиц в военном министерстве, человеку, который ни в чем не может отказать дочери барона Пьомбо. Мы добьемся неофициального помилования для майора Луиджи: эти люди не захотят ведь признать за вами чин полковника! А вы, — прибавила она, обращаясь к маэстро, — посрамите мамаш моих добрейших подруг, сказав им правду.
— Вы ангел! — воскликнул Сервен.
В то время как в мастерской происходила эта сцена, родители Джиневры с тревогой ждали дочь.
— Уже шесть часов, а Джиневры все нет! — в нетерпении молвил Бартоломео.
Читать дальше