Джон Пассос - Большие деньги

Вдруг она увидала его. Он спускался по трапу со своим старым плетеным чемоданом. На нем – новый немецкий плащ с поясом, но старая кепка. Она подошла к нему. Посмотрела ему в лицо. Он ее обнял, но не крепко, а так, на ходу, и даже не поцеловал. В голосе у него появились странные нотки.

– Хелло, Мэри… Не ожидал тебя увидеть здесь… Знаешь, мне нужно всегда оставаться незаметным.

Она чувствовала, что он что-то скрывает. Он нервно перебрасывал чемодан из одной руки в другую.

– Увидимся через несколько дней… Сейчас у меня полно работы… я очень занят…

Он повернулся и, не сказав больше ни слова, сбежал с пристани. Она, задыхаясь пробивалась сквозь сутолоку уличной толпы к надземке на Девятой авеню. Когда открыла дверь квартиры, новые ярко-красные шторы на окнах, казалось, обожгли ее огнем.

У нее не было сил вернуться на работу. С каким лицом она будет смотреть на ребят, на знакомых сотрудников – ведь все давно привыкли видеть их всегда вместе. Позвонив в контору, она сказала, что у нее сильный грипп и ей придется пару дней пролежать в постели. Весь день она провела в мучительном одиночестве в пустой квартире. К вечеру уснула на кушетке. Вдруг проснулась, услыхав чьи-то шаги в коридоре. Нет, это не Дон. Шаги удалялись вверх по лестнице. Потом она уже не могла заснуть.

Утром ее разбудил телефонный звонок, как раз в ту минуту, когда она прилегла, чтобы немного вздремнуть. Звонила Сильвия Голдштейн. Она сказала, что сочувствует ей, интересовалась, как она себя чувствует, не нужно ли чего. Она готова ей помочь.

– Нет-нет, все хорошо, не стоит беспокоиться, – ответила Мэри торопливо мертвым голосом, – но ей все же придется провести, весь день в постели.

– Ну, надеюсь, ты знала о том, что произошло между товарищем Стивенсом и товарищ Лихтфилд… вы ведь всегда были с Доном вместе… очень близки… в Москве они поженились… это английский товарищ… вчера вечером она выступала на большом митинге в Бронкс Казино… у нее копна рыжих волос, просто потрясающая… но девочки говорят, что волосы у нее крашеные. Многие из наших товарищей и не знали, что вы порвали друг с другом… Боже, какие все же грустные события происходят подчас в профсоюзном движении, не находишь?

– Так это же произошло давным-давно, – соврала Мэри. – До свиданья, Сильвия. – Она повесила трубку.

Позвонила знакомому бутлегеру, попросила привезти ей бутылку джина.

На следующий день кто-то постучал в дверь. Мэри, чуть приоткрыв ее, увидала в щелку Аду. От нее, как всегда, разило сильными французскими духами «Форе вьерже», а на плечах красовалась чернобурка.

– Ах, Мэри, дорогая, я так и знала, что что-то случилось… Знаешь, иногда я становлюсь ясновидящей. И вот когда ты не пришла на концерт, я ужасно разозлилась, но потом сказала себе, что ты наверняка заболела. Тогда я пошла к тебе в контору. Там какой-то очень красивый мальчик сказал мне, где ты живешь и что ты заболела гриппом, и я сразу же к тебе прибежала. Дорогая моя, почему ты не в постели? Ну и видок у тебя!

– Со мной все в порядке, – невразумительно пробурчала Мэри, отбрасывая прядь жестких волос со лба. – Я… составляла планы… как нам лучше справиться с возникшей ситуацией… с оказанием помощи безработным.

– Ну а сейчас ты немедленно едешь ко мне, занимаешь мою вторую спальню, и я сама займусь тобой, тебя нужно взбодрить. Никакой это не грипп, просто переутомление… все от работы… Если ты не будешь следить за собой, то заработаешь нервный припадок.

– Может, что-то подобное и случится, – с трудом произнесла Мэри.

Язык плохо слушался ее, словно онемел. Казалось, что у нее не осталось ни капли воли, самообладания, она послушно выполняла все, что говорила ей Ада.

Устроившись поудобнее на широкой кровати Алыс чистыми простынями, пахнущими лавандой, она попросила ее сбегать в аптеку за снотворным. Приняв пару таблеток, заснула. Мэри прожила несколько дней на квартире Ады. Ела то, что приносила горничная, пила все, чем угощала Ада, терпеливо выслушивала весь день ее пиликание на скрипке в соседней комнате. Но ночью теперь она засыпала без снотворного.

Правда, решимости у нее нисколько не прибавилось. Она по полчаса размышляла, стоит ли сходить в туалет.

Через неделю она решила, что хватит пользоваться Адиным гостеприимством, пора домой. Ей с каждым днем все больше надоедали дипломатичные разговоры Ады о несчастной любви, о разбитых сердцах, о величии самопожертвования, даже хотелось свернуть ей шею, как только она снова начинала нудить на эту тему.