Джон Пассос - Большие деньги

Инселла вынудили подать в отставку.

Он занимал директорские места в восьмидесяти пяти компаниях, был председателем правлений еще шестидесяти пяти, президентом еще девяти; на подписание всех прошений об отставке ему пришлось затратить целых три часа.

В качестве вознаграждения за его услуги, оказанные монополии, его компании назначили ему ежегодную пенсию размером восемнадцать тысяч долларов. Но общественность не унималась, требовала проведения расследований всех его финансовых преступлений. Когда он взятками заткнул рот газетчикам, на него окрысились политики. Сэмюел Инселл сразу понял, откуда дует ветер, и тут же смылся с женой в Канаду.

Начался долгий процесс его выдачи. Тогда он улетел в Париж. Когда и там власти стали нажимать на него, он незаметно выскользнул из Франции в Италию, оттуда на самолете долетел до Тираны, потом на другом до Салоник и, наконец, поездом до Афин. Там хитрый старый лис лег на дно. Деньги в Афинах творили такие же чудеса, как и в Чикаго в старые добрые времена.

Американский посол предпринял демарш, чтобы Афины выдали его Америке. Инселл тут же нанял целый хор эллинов – адвокатов и политиков, – а сам спокойно сидел в холле отеля «Великобритания», ожидая, когда они заведут посла в такие темные дебри мошеннической юриспруденции, которые были похуже той непреодолимой неразберихи, царившей в его холдинговых компаниях. Потомки Демосфена торжествовали. Зуд предков к правосудию по-эллински временно стих. Сэмюел Инселл прекрасно обосновался в Афинах. С волнением наслаждался величественным Парфеноном, с удовольствием наблюдал, как пасутся козочки на Пентеллийских холмах, посещал здание античного ареопага, восхищался мраморными фрагментами статуй, приписываемых знаменитому ваятелю Фидию, вел переговоры с местными банкирами о реорганизации общественных предприятий в Греции, как утверждают, даже занимался разработками бурого угля в Македонии. Его имя было у всех на устах, в Афинах в его честь звучали застольные тосты; мадам Куриумджу-оглы, живая, деятельная жена одного купца из Багдада, посвятила всю себя созданию его душевного комфорта. Когда первая попытка его выдачи провалилась, он, задыхаясь в крепких объятиях своих четырех адвокатов, заявил в зале суда: Греция – маленькая, но великая страна.

Эта идиллия прервалась, когда администрация Рузвельта начала давить на греческое министерство иностранных дел. Адвокаты в Чикаго уже собрали горы необходимых показаний и теперь требовали все более сурового наказания.

Наконец, после множества задержек (он нанял не только адвокатов, но еще и кучу врачей, которые взывали к небесам, клялись, что их пациент немедленно умрет, стоит ему только покинуть Аттическую долину с ее редчайшим живительным климатом)

ему было предписано как нежелательному элементу в течение двух суток выехать из страны к величайшему негодованию всего балканского общества и ужасно расстроенной мадам Куриумджу-оглы.

Тогда он нанял «Майотис», небольшое грязное грузовое судно, и всполошил все средства массовой информации, отбыв на нем в неизвестном направлении.

Появились слухи, что новоявленный Одиссей плывет в Аден, на острова южных морей, что он приглашен в Персию. Однако через несколько дней он, измученный морской болезнью, – на Босфоре, по пути в Румынию, куда ему посоветовала отправиться мадам Куриумджу-оглы под защиту ее приятельницы Ла Лупеску.

По просьбе американского посла турки с большим удовольствием сняли его с борта греческого грузового судна и отправили в тюрьму без особого комфорта. Снова деньги пачками самым таинственным образом стали поступать из Англии, поток целительного денежного бальзама не иссякал, вновь нанимались адвокаты, переводчики с пеной у рта доказывали правоту своей трактовки, доктора ставили опасные диагнозы;

Турки даже не позволили мадам Куриумджу-оглы сойти на берег и поговорить с арестованным на пути домой из Бухареста, где она подготовила все для его прибытия туда. Когда она устроила потасовку с должностными лицами на борту парохода, ее бесцеремонно столкнули в воду, правда, потом выловили в Босфорском проливе.

Поняв, что его загнали в угол, старик сам позволил, как послушная овечка, доставить его домой на «Эксилоне». Он начал писать мемуары прямо на борту, очаровывал всех пассажиров, и в Сэнди-хук его сняли с судна и быстро доставили в Чикаго, где ему предстояло предстать перед судом.