Оноре Бальзак - Жизнь холостяка

— Это безнравственный человек! — сказал Филипп.

— Ах, вот как он отозвался обо мне! — воскликнул Жирудо. — Обо мне, избавившем его от дяди!

— Мы его еще подденем, — сказал Бисиу.

Филипп хотел жениться на Амелии де Суланж, стать генералом и командовать одним из полков королевской гвардии. Так как он требовал для себя самых высоких наград, то, чтобы отвязаться от него, ему дали звание командора ордена Почетного легиона и командора ордена Святого Людовика.

Как-то, дождливым вечером, Агата и Жозеф, возвращаясь пешком домой, увидели Филиппа, проезжавшего в мундире, разукрашенном орденскими лентами; он сидел откинувшись в своей прекрасной карете, обитой внутри желтым шелком, с гербами, увенчанными графской короной, и ехал на празднество во дворец герцогини Беррийской; обрызгав грязью мать и брата, Филипп приветствовал их покровительственным жестом.

— Он едет, едет, этот плут! — сказал Жозеф матери. — Тем не менее нам следовало бы получить от него кое-что другое, а не грязь в лицо.

— Он занимает такое прекрасное, такое высокое положение, что не надо сердиться на него, если он о нас забыл, — сказала г-жа Бридо. — Выдвигаясь так быстро, он должен выполнять столько обязанностей, приносить столько жертв, что не может приходить к нам, хотя и не перестает думать о нас.

— Мой дорогой, — сказал как-то вечером герцог де Мофриньез новоиспеченному графу де Брамбур, — я уверен, что ваше предложение будет принято благосклонно; но, чтобы жениться на Амелии де Суланж, вам нужно быть свободным. Что вы предприняли в отношении своей жены?

— Моей жены? — ответил Филипп с таким жестом, таким взглядом и такой интонацией в голосе, которые позднее были придуманы Фредериком Леметром для одной из его самых страшных ролей. — Увы! У меня печальная уверенность, что мне не удастся ее сберечь. Она не проживет и недели. Ах, дорогой герцог! Вы не знаете, что такое неравный брак! Ведь эта женщина была кухаркой и сохранила вкусы кухарки, она позорит меня; да, я заслуживаю сожаления. Но я уже имел честь объяснить мое положение ее высочеству. Задача была в том, чтобы спасти миллион, оставленный по завещанию моим дядей этой твари. К счастью, моя жена предалась пьянству; после ее смерти я получу миллион, помещенный у Монжено. Кроме того, пятипроцентные бумаги дают мне тридцать тысяч франков ежегодно, а мой майорат приносит сорок тысяч ливров дохода. Если, как имеются все основания предполагать, господин де Суланж получит маршальский жезл, то соответственно этому я, имея титул графа Брамбура, могу стать генералом и пэром Франции. Тогда адъютант наследника престола выйдет в отставку.

После выставки 1823 года первый художник короля, один из прекраснейших людей нашего времени, добился для матери Жозефа заведования лотерейным бюро поблизости от Центрального рынка. Позднее Агата весьма удачно, без всякой доплаты, обменялась должностью с заведующим бюро на улице Сены, в доме, где Жозеф снял для себя мастерскую. В свою очередь, вдова наняла управляющего и больше ничего не стоила своему сыну. Однако в 1828 году, хотя г-жа Бридо и заведовала отличным лотерейным бюро, которое ей удалось получить благодаря известности Жозефа, она все еще не верила в его славу, настойчиво оспариваемую, как это и бывает с настоящей славой. У великого художника, всегда боровшегося со своими страстями, были огромные потребности; он зарабатывал недостаточно, чтобы поддерживать ту роскошь, к которой его обязывали светские отношения, так же как и его выдающееся положение в молодой школе. Несмотря на сильную поддержку и своих друзей по кружку, и мадемуазель де Туш, он не нравился парижскому буржуа. Это существо, являющееся в наши дни источником денег, никогда не развязывает своей мошны для спорных талантов, а против Жозефа были классики и Академия, следовательно, и критики, зависевшие от этих двух сил. Словом, граф Брамбур находил нужным делать удивленное лицо, когда ему говорили о Жозефе. Мужественный художник, хотя и поддерживаемый Гро и Жераром, добившимися для него ордена за работы, выставленные в Салоне 1827 года, получал мало заказов. Если Министерство внутренних дел и двор неохотно принимали его большие полотна, то торговцы и богатые иностранцы уделяли им еще меньше внимания. Кроме того, как известно, Жозеф, пожалуй, чересчур отдается фантазии, а это обусловливает неровность его творчества, чем и пользуются враги, чтобы отрицать его дарование.

— Большая живопись очень больна, — говорил ему его друг Пьер Грассу, стряпавший картинки во вкусе буржуа, у которых квартиры не вмещали больших полотен.