Оноре Бальзак - Комедианты неведомо для себя

— Башмачница осталась внакладе, — сострил Леон де Лора, в котором нередко пробуждался прежний Мистигри.

— Ах! Дорогой мой! — сказала г-жа Нуррисон, догадавшись по этому каламбуру, с кем имеет дело. — Вы художник, вы пишете пьесы, вы живете на Гельдерской улице, и вы все еще содержите Антонию... у вас кое-какие привычки, которые мне известны... Признайтесь, вам охота подцепить какую-нибудь штучку высокого полета — Карабину или Мушкетон, Малагу или Женни Кадин?

— Малагу! Карабину! Да ведь известность им создали мы! — воскликнул Леон де Лора.

— Клянусь вам, дорогая госпожа Нуррисон, мы хотели только одного: иметь удовольствие познакомиться с вами и получить сведения о вашем прошлом, узнать, по какой наклонной плоскости вы докатились до вашего ремесла, — сказал Бисиу.

— Я служила экономкой у маршала Франции, князя Изембургского, — начала старуха, приняв позу Дорины [4] Дорина — веселая и ловкая субретка, действующее лицо комедии Мольера «Тартюф». . — Однажды утром приезжает некая графиня, одна из самых блестящих дам императорского двора. Ей, изволите видеть, до зарезу нужно переговорить с маршалом, притом наедине. Я тотчас пристраиваюсь так, чтобы все слышать. Моя дамочка сразу в слезы и давай расписывать простаку маршалу (это князь Изембургский, Конде Республики [5] ...князь Изенбургский, Конде Республики... — Конде Луи (1621—1686) — известный французский полководец. , — простак!), что ее муж, — он служил в Испании, — не оставил ей и тысячи франков и что если она сейчас же не достанет тысячу-другую, дети ее будут сидеть без хлеба, ей завтра есть нечего. Мой маршал, в ту пору довольно щедрый, вынимает из своего бюро два тысячефранковых билета. Я — скорее на лестницу, притаилась так, что красотка не могла меня видеть, и продолжаю наблюдать: спускаясь с лестницы, она радостно смеялась, но эта радость так мало походила на материнскую, что я мигом проскользнула вслед за ней к подъезду; слышу — она шепчет своему выездному лакею: «К Леруа». Я — бегом за ней. Любящая мамаша входит в эту знаменитую модную мастерскую на улице Ришелье — ну, да вы знаете... и заказывает платье за полторы тысячи франков. Деньги выкладывает чистоганом — в те времена расплачивались, делая заказ. Через день она появляется на балу у посланника, разодетая, как пристало женщине, которая хочет очаровать всех и пленить кого-нибудь одного... В этот день я сказала себе: «Я нашла подходящее занятие! Когда я войду в лета, я буду ссужать знатных дам деньгами под залог их финтифлюшек; ведь страсть не рассчитывает и платит не глядя...» Если вы нуждаетесь в сюжетах для водевилей, я могу вам их продать целую кучу...

Закончив этот рассказ — тусклое отражение превратностей ее прошлого, — старуха ушла, оставив Газоналя во власти испуга, внушенного ему и этими признаниями и пятью желтыми зубами, которые она оскалила, изобразив подобие улыбки.

— Чем мы займемся сейчас? — спросил Газональ.

— Векселями, — объявил Бисиу, дернув шнур звонка, чтобы вызвать своего привратника. — Мне нужны деньги, и я сейчас покажу вам, для чего существуют привратники. Не только для того, чтобы вручать жильцам ключи, как все вы воображаете, но и для того, чтобы выручать в затруднительных случаях повес вроде меня, художников, которых они берут под свое покровительство. Мой привратник, наверное, получит когда-нибудь премию Монтиона.

Газональ от удивления по-бычьи вытаращил глаза.

На звонок явился человек средних лет, смахивавший не то на отставного солдата, не то на канцелярского служителя, только еще более засаленный и замасленный, в синей суконной куртке, тускло-серых панталонах и лоскутных туфлях. У него были жирные волосы, изрядное брюшко, лицо глянцевито-бледное, как у настоятельницы монастыря.

— Что вам угодно, сударь? — спросил он с видом покровительственным и в то же время подобострастным.

— Равенуйе... — его зовут Равенуйе, — пояснил Бисиу, обращаясь к Газоналю, — при тебе записи наших расчетов?

Равенуйе вынул из бокового кармана самую замызганную записную книжку, какую Газональ когда-либо видел.

— Так вот, впиши в нее два эти векселя, по пятьсот франков каждый, сроком на три месяца. Ты проставишь на них свою подпись.

И Бисиу вручил привратнику два заполненных по всей форме долговых обязательства, которые тот немедленно подписал, сделав пометку в обтрепанной книжке, куда его жена заносила долги жильцов.

— Благодарю тебя, Равенуйе, — сказал Бисиу. — Вот тебе ложа в театр Водевиль.