Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии

Смерть Валентино в 1926 году от септического эндокардита вызвала истерию во всем мире. Сейчас больше вспоминают эту трагедию, чем саму его жизнь. Полиции приходилось рассеивать толпу, собравшуюся возле больницы. Пока он лежал в коме, сотни женщины падали в обморок, окна госпиталя были разбиты, одна актриса совершила самоубийство, заявив напоследок, что смерть Валентино была для нее «последней каплей». Врач назвал причиной его смерти передозировку ультрафиолетовым излучением на студии вкупе с калифорнийским солнцем. Этот вердикт вызвал у Голливуда тревогу. Хотя Валентино был дважды женат, актриса Пола Негри, хотя и не бывшая замужем за Родольфо, была вне себя от горя. Она присутствовала на похоронах, ее сопровождали врач и медсестра. Вечером, когда Элинор Глин пришла навестить ее, на ней был «самый черный из вдовьих нарядов». Даже сейчас, когда прошло более сорока лет, женщины, облачившись в черные платья и прикрыв лицо темной вуалью, 31 августа совершают паломничество к могиле великого любовника.

Я не спрашивал жителей Кастелланеты, поклоняются ли они блестящему изображению их идола.

В этих местах не на что посмотреть, разве только на обширные кустарниковые заросли, песчаные холмы, голубые горы на горизонте да полное камней извилистое русло, по которому ручей проложил себе дорогу к морю. Тем не менее местечки носят звучные названия, живущие лишь в нескольких строках греческих и римских писателей. Это — Великая Греция, страна для исследователей. Только тот, кто помнит, какую роль в истории человечества сыграли ныне разрушенные или исчезнувшие города, способен вообразить на ныне пустынном ландшафте улицы, дома, дворцы, храмы и базары, а также флот античного мира в доках и гаванях.

Размышляя о славе Метапонта, я проехал около двадцати миль вдоль западного побережья залива и прибыл в отдаленный район, в котором скоро потерялся. Недавно построенные дороги привели к морю. Здесь я увидел крошечные курорты, состоящие из отеля с рестораном, нескольких летних бунгало и пляжа. Эти места обросли автомобилями. На выходные сюда приезжают жители из соседних городов. У Кастелланеты есть два морских курорта, в двенадцати милях от города. Один называется Святая Кастелланета Марина, а другой — Марина-ди-Кастелланета. Как бы удивился Рэмидж (и как восхитился бы Норман Дуглас), если бы приехал в такое место в субботу или воскресенье и увидел бы под зонтами почти нагишом Навсикаю и ее служанок — которые вышли на берег, по словам Гомера, «искупавшись и густо намазавшись маслом». [37] Перевод В. Вересаева.

Подошел к высохшему руслу реки — в нем не было и намека на воду — и остановил человека с мулом. Он сказал, что река называется Брадано, и я понял, что все-таки не потерялся, поскольку Метапонт стоит возле реки Браданус. Подъехал к железнодорожной станции и прочитал на табличке слово «Метапонто» — странное, наводящее на размышления слово. Пшеничные миллионеры и ячменные короли исчезли, не стало корабельных магнатов, чьи галеры экспортировали золотой урожай Метапонта, но название города жило на сонной маленькой железнодорожной станции. Я обратился к человеку, грузившему мешки в машину, и спросил, где находятся руины Метапонта. Он указал пальцем и сказал, что если я проеду несколько километров, то увижу Таволе Паладине — Рыцарский Стол. Я знал, что это — местное название дорического храма. Вспомнив об изображении короля Артура на полу собора Отранто, я спросил, уж не является ли этот стол круглым столом паладинов короля Артура, но мужчина покачал головой и пожал плечами. Через несколько минут я подъехал к долине, сделавшей благосостояние Метапонта за несколько столетий до Христа. Здесь некогда колыхалось море пшеницы, и воспоминание об этом осталось на красивых золотых монетах Метапонта: на обратной их стороне изображен пшеничный колос.

С удовольствием я приблизился к тому, что поначалу принял за небольшой ресторан, стоящий посреди цветочных клумб, но тут же сообразил, что такое заведение вряд ли построят в пустынном месте. Еще больше обрадовался, увидев, что это — музей. Куратор приветствовал меня с теплотой, свидетельствовавшей о том, что он соскучился по посетителям. Он сказал, что музей открыли в 1961 году. Видеть там было нечего, хотя каждый осколок керамики и ржавой бронзы был выставлен для обзора с такой любовью, словно это было нечто уникальное. В сотне ярдов отсюда находится большой дорический храм. Он стоит на ковре из маргариток и маков — единственная не упавшая реликвия Метапонта, греческий Стоунхендж, видный на расстоянии нескольких миль. На этой некогда оживленной равнине стояли пятнадцать колонн, насколько я мог видеть, сильно потраченных временем. Один из музейных работников решил составить мне компанию. Я заметил, что Таволе Паладине мало похож на стол, и он согласился. Возможно, стол невидим, поскольку — объяснил он мне — крестьяне думают, что каждая колонна когда-то была стулом сарацинского эмира.