Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии

За три праздничных дня паломники меняют облик старого города. Они идут по узким улочкам то группами, то чередой, сжимая в руке посох и переговариваясь на разных диалектах Южной Италии. Житель Бари, чей говор приведет в недоумение римлянина или флорентинца, в свою очередь озадачится, услышав речь соотечественников из горных деревень Калабрии. До Первой мировой войны сюда на кораблях прибывали паломники из России, поскольку Николай является их святым покровителем. Перед последней войной паломники ехали и с Балканского полуострова. Сейчас в Бари можно встретить сотни албанцев, прижившихся в Италии, они приезжают из албанских деревень с юга Италии. Во многих деревнях бывшие беженцы живут уже несколько столетий.

Я на глаз определял, кто из паломников приехал на автобусах, потому что эти люди несли с собой лишь ручную кладь. Те же, кто прошел традиционный тяжелый путь — пешком, по горным тропам, — были одеты в грубую одежду и тащили на себе всякую всячину — чашки, буханки хлеба, иногда наколотые на посохи, и непременное одеяло. Аккуратно скатанное одеяло у них перекинуто через плечо и покоится в области поясницы. Некоторые паломники украшали свои посохи яркими перьями, а другие, как я уже говорил, имели при себе посохи из города Святого Ангела, с сосновой шишкой наверху. К посоху, украшенному цветными лентами, привязывали не ветку лещины, как это делали средневековые пилигримы, а зонтик, постоянный спутник южно-итальянского крестьянина.

Многие паломники приходили из нищих южных деревень. Среди них встречались молодые мужчины, они шли в поисках работы. Женщины в большинстве своем были одеты в толстые черные юбки. Некоторые накидывали на плечи черные вязаные шали, и все без исключения повязывали головы платками, завязанными либо под подбородком, либо на затылке. Я увидел группу женщин, сидевших кружком на тротуаре. Возможно, они были бедуинами. На их лицах я прочел покорность судьбе и меланхолию. Вокруг них стояли, опершись на посохи, другие, так же одетые, состарившиеся раньше времени — провалившиеся беззубые рты, тонкие губы, лица, изборожденные морщинами, за которыми читались годы лишений и нищеты.

Месса в церкви только что закончилась. В базилике было полно народу. Пилигримы, войдя в дверь, тут же падали на колени и, помогая себе посохами, медленно и мучительно ползли по нефу. Одну такую группу вела за собой девочка лет десяти в первом в своей жизни ритуальном платьице. Она несла распятие, а за ней ковыляли взрослые родственники. Они следовали за ней, словно за маленьким ангелом, то и дело останавливались и утирали с глаз слезы. Я заметил на ногах некоторых молодых и лучше одетых женщин нейлоновые чулки, тем не менее они без всякого промедления бухались на колени и ползли вместе с остальными. Должно быть, разодрали себе эти чулки в клочья.

Радостная сторона христианства обходила этих людей стороной. Казалось, что они предпочитают присоединиться к плачущей Марии возле креста, нежели к тем, кто стал свидетелем Воскрешения. Что испытывали сейчас старые крестьяне, страдающие от артрита и ревматизма, трудно было вообразить, но, возможно, они сосредоточились на муках святых и надеялись на прощение. Если кто-то из них вставал и, выпрямившись, делал несколько шагов, то тут же снова опускался на колени. Эта странная процессия прошла через толпу, словно собрание искалеченных карликов. Никогда еще я не видел такой массовой демонстрации унижения.

Мощи святого Николая находятся в красивой крипте базилики. Церковь была построена в 1087 году. Паломники чувствовали себя здесь рядом со святым угодником. Опираясь на посохи и заливаясь слезами, они ползли с узлами за спиной, а над ними поднимались древние своды, поддерживаемые многочисленными колоннами с романскими или византийскими капителями. Глаза крестьян искали серебряный алтарь, под которым лежит ковчег с мощами святого Николая. Говорят, что кости плавают в святой манне. Сейчас они торжественно и боязливо пропели литанию, и снова я успел уловить лишь имя — «святой Николай». Это была хвала, которую столетиями возносили святому. Я с ужасом увидел, что одна старая женщина распростерлась на полу и ползла вперед, облизывая языком камни. Ее дочери или, возможно, внучки шептали ей что-то на ухо, пытаясь отговорить ее от этого занятия, но она вошла в транс и то ли не слышала, то ли не обращала на детей внимания. Я был глубоко тронут. Подумал, что вряд ли когда-нибудь стану свидетелем такого средневекового зрелища. Хотя эти пилигримы не были похожи на просвещенных туристов из «Кентерберийских рассказов», такие преисполненные благоговения сцены были, должно быть, знакомым зрелищем во всех крупных европейских храмах.