Оноре Бальзак - Серафита

— Я уже царствовала! — отрезала Серафита.

Эти слова были подобны удару топора, нанесенному ловким лесорубом по основанию молодого дерева и сразившему его. Лишь мужчинам известно, какую ярость способна вызвать женщина в их душах; в самом деле, когда, желая показать капризной любимой свою силу или власть, ум или превосходство, он небрежно бросит: «Впрочем, это пустяки!», она улыбнется и так же небрежно согласится: «Действительно, пустяки!», показывая, что сила для нее ничего не значит.

— Как, — воскликнул в отчаянии Вильфрид, — богатства искусства, богатства мира, прелести двора...

Серафита остановила его одним лишь движением губ:

— Существа, гораздо могущественнее вас, предлагали мне больше.

— Да у тебя просто души нет, тебя не соблазняет перспектива утешить великого человека, готового всем пожертвовать ради тебя, чтобы жить с тобой в домике на берегу какого-нибудь озера! [32] Внимательный читатель заметит, что по воле автора Вильфрид и Серафита переходят на «ты».

— Но, — возразила она, — меня и так любят безгранично.

— Кто? — вскричал Вильфрид, приближаясь нервным шагом к Серафите, словно хотел бросить ее в пенистые каскады Зига.

Но взгляд Серафиты, жест ее руки охладили его; Серафита указала Вильфриду на Минну, которая бежала к ним, светлая и розовая, красивая, как цветы, которые она держала в руках.

— Дитя! — сказал Серафитус и пошел ей навстречу.

Вильфрид остался на вершине скалы, застыв как статуя, погрузившись в свои мысли; в этот миг ему хотелось, чтобы потоки Зига подхватили его, как одно из этих деревьев, что проносились перед его глазами и исчезали в заливе,

— Я собрала их для вас, — сказала Минна, вручая букет своему обожаемому существу. — Один из этих цветков, вот этот, — показала она, — похож на тот, что мы нашли на Фалберге.

Серафитус смотрел то на цветок, то на Минну.

— В твоих глазах вопрос [33] В оригинале: «К чему этот допрос?» . Ты еще сомневаешься во мне?

— Нет, — ответила девушка, — мое доверие к вам безгранично. Вы для меня прекраснее этой необыкновенной природы и мудрее всего человечества. Когда я увидела вас, мне показалось, что Бог услышал мою молитву, я хотела...

— Что? — прервал ее Серафитус, и во взгляде его, обращенном к ней, девушка узрела разделявшую их непреодолимую пропасть.

— Я хотела бы принять на себя ваши муки...

«Она самое опасное из всех созданий, — подумал Серафитус, — не преступно ли было пожелать представить ее Тебе, Боже!»

Затем, обращаясь к девушке и указывая ей на вершину Боннэ-де-Глас, как отрезал:

— Вижу, ты забыла, что я сказал тебе там, наверху?

«Он снова становится ужасным», — отметила про себя Минна, трясясь от страха.

Гул Зига сопровождал мысли этих трех существ, соединенных на какое-то время на выступающей скальной площадке, но разделенных пропастями Духовного Мира.

— Ну что же, Серафитус, просветите меня, — сказала Минна голосом серебристым, как жемчуг, и нежным, как аромат мимозы. — Скажите, как же мне избавиться от любви к вам? И кто бы не восхищался вами? Ведь любовь — неутомимое восхищение.

— Бедное дитя! — Серафитус побледнел. — Так любить можно только одно существо.

— Кого? — спросила Минна.

— Ты узнаешь это, — ответил он слабеющим голосом человека, распростертого на земле перед смертью.

— На помощь, он умирает! — вскричала Минна.

Прибежал Вильфрид, увидел тело, изящно лежавшее на гнейсовом камне, на который время набросило свой бархатный плащ из лощеных лишайников и диких мхов, сверкающих под солнцем.

— Как она прекрасна!

— Теперь я могу бросить последний взгляд на возрождающуюся природу, — сказала Серафита, собрав все силы, чтобы подняться.

Она подошла к краю скалы, откуда могла охватить взглядом цветущие, зеленеющие, оживленные картины этого величественного и уникального пейзажа, лишь недавно скрытого под снежной туникой.

— Прощай, — сказала она, — очаг горячей любви, где все усердно движется от центра к краям, а те собираются в пучок, как волосы женщины, сплетаются в неведомую косу, которая связывает тебя через неуловимый эфир с божественной мыслью!

Видите ли вы того, кто, склонившись над политой потом нивой, на какое-то мгновение поднимает голову, вопрошая небо; ту, что собирает детей, чтобы накормить их своим молоком; того, кто вяжет узлы на снастях в разгар бури; ту, что затаилась в углублении скалы в ожидании Отца? Видите вы всех тех, кто нищенствует после жизни, заполненной неблагодарными трудами? Всем им желаю мира и отваги, всем говорю — прощайте!