Оноре Бальзак - Урсула Мируэ

Гупиль, старающийся быть полезным всем немурцам и по праву слывущий самым остроумным человеком в городе, пользуется всеобщим уважением, но Господь покарал его в детях — они безобразны, страдают рахитом и водянкой головного мозга. Предшественник Гупиля Дионис являет собой украшение Палаты депутатов и блистает в ней, к вящей радости короля Франции, лицезрящего на всех балах госпожу Дионис. Госпожа Дионис рассказывает всему Немуру о приемах в Тюильри и о величии французского королевского двора; она царит в Немуре благодаря королю и помогает королю царить в умах немурцев.

Бонгран — председатель меленского суда, а сын его [189] Бонгран... сын его... — Вначале Бальзак в финале сделал сына Бонграна прокурором и женил на дочери бывшего немурского мэра, но затем, когда у него возник замысел «Прегрешений королевского прокурора», где Бонгран-младший должен был стать главным героем, уготовил ему другую партию, что и нашло отражение в последней правке текста «Урсулы Мируэ». — человек кристальной честности — вот-вот станет прокурором суда второй инстанции.

Госпожа Премьер по-прежнему изрекает восхитительные глупости. Вместо «кошмар» она пишет «кошмарт» — якобы оттого, что перо ставит кляксу. Напутствуя дочь накануне свадьбы, она сказала, что «женщина — главная тупица в домашней колеснице» и что у нее должен быть «глаз-топаз». Кстати, Гупиль записывает весь вздор, который слышит от новой родственницы, в свою «Кремьериану» [190] «Кремьериана» — сборник, названный по образцу многочисленных сборников остроумных или — реже — абсурдных высказываний того или иного лица, выходивших в XVII — начале XIX в. .

— Мы имели несчастье потерять доброго аббата Шапрона, — сказала этой зимой виконтесса де Портандюэр, ходившая за немурским кюре во время его болезни. — За гробом шла вся округа. Но Немуру повезло: преемником этого святого человека стал почтенный кюре из Сен-Ланжа [191] Кюре из Сен-Ланжа — был прежде выведен Бальзаком во втором эпизоде «Тридцатилетней женщины». .

Роман входит в «Этюды о нравах» («Сцены провинциальной жизни»). Был предложен Бальзаком Дюранжелю, главному редактору газеты «Мессаже», в июне 1840 г. и опубликован в этой газете 25 августа — 23 сентября 1841 года.

«Урсула Мируэ» была любимым детищем Бальзака; в письме к Ганской от 5 января 1842 г., сравнивая два романа, вошедших в настоящее издание, он писал: «Воспоминания двух юных жен», опубликованные в «Пресс», имеют самый шумный успех, но прекраснейшее творение этого года — «Урсула Мируэ» (ПГ. Т.2. Р.36); встречаются в письмах Бальзака и другие восторженные отзывы о романе: «счастливая сестра «Евгении Гранде» (ПГ. Т.2. Р.110: письмо от 14 октября 1842 г.); «шедевр в изображении нравов» (ПГ. Т.2. Р.77: письмо от 1 мая 1842 г.).

Работа над романом шла в основном в июне — июле 1841 г. (ср. в письме к Ганской от 30 сентября 1841 г. признание, что «Урсула» написана за двадцать дней), однако самая идея романа о наследстве и наследниках восходит к середине 1830-х годов.

Первый набросок романа, где уже присутствует тема ожидания наследства, дано описание сложных родственных связей провинциальных буржуа и даже встречаются появившиеся затем в «Урсуле Мируэ» фамилии Массен, Миноре и Левро, относится к 1835 г. и носит название «Крупный землевладелец» (впоследствии из этого наброска развился другой роман Бальзака — «Крестьяне»). В 1836 г. персонажи «Крупного землевладельца» перешли в другой, также оставшийся незаконченным, набросок «Наследники Буаружа»; в этом романе Бальзак намеревался создать «общую теорию наследования»; упоминая «Наследников Буаружа» в предисловии к первому изданию романа «Музей древностей» (1839), Бальзак говорит о своем желании показать, «как дух современных законов разрушает семью» (Бальзак /15, Т.15. С.493). В «Наследниках Буаружа» появляется впервые имя Урсулы Мируэ.

С темой наследства скрестилась в романе «Урсула Мируэ» другая, не менее важная для Бальзака тема, связанная с его неосуществленным проектом, частичным воплощением которого стала повесть «Луи Ламбер» (1832—1835). Это «Опыт о человеческих силах», где Бальзак намеревался исследовать скрытые возможности человеческой психики, проявляющиеся прежде всего в открытом немецким врачом Ф.-А Месмером «животном магнетизме».

С «чудесами животного магнетизма» Бальзак, как он сам признается в этом же предисловии, «близко соприкасался начиная с 1820 года» (Бальзак /15. Т.1. С.13). В 1830-е гг. он часто посещал магнетизеров и верил, что сам наделен магнетической силой; он писал об этом Ганской (см., например, письмо от 28 апреля 1834) и рассказывал в салонах (см. дневниковую запись австрийского посла в Париже Родольфа Аппонии от 8 мая 1834 г. — Apponyi R. Journal. P., 1913. Т.2. P.427-431). Бальзак внимательно изучал труды современных ему французских философов-мистиков: Э. Рише, чьими идеями вдохновлена повесть «Серафита» (1834), Ж. Эггера (Oegger) и др.; из них он почерпнул представления, отразившиеся в «Урсуле Мируэ»: магнетизм восстанавливает изначальную гармонию духа и тела, и благодаря ему человек освобождается от власти времени и пространства; во время сна или же экстатического состояния в нас пробуждается «внутреннее я», «духовное тело», способное общаться с покойниками, и пр. Большое влияние оказали на Бальзака и теории шведского мистика Э. Сведенборга (1688—1772), которого Бальзак мог читать в многочисленных французских переводах конца XVIII — первой четверти XIX в. (назовем такие книги, как «Толкование Апокалипсиса» (Париж, 1823), «Учение о Новом Иерусалиме» (Лондон, 1787), «Чудеса небес и ада» (Берлин, 1782) или переложениях адептов, провозгласивших Сведенборга, в частности, пророком животного магнетизма, открытого уже после его смерти (см. вышедшую в 1788 г. в Стокгольме на французском языке книгу Дайяна де ла Туша «Избранные отрывки из сочинений Эмануэля Сведенборга»).