Оноре Бальзак - Мараны

— Да, да... Сейчас... Я вас спасу, — сказала Хуана, выходя из комнаты.

— Ах! Ты будешь моим ангелом-хранителем!

Хуана возвратилась, протянула Диару один из его пистолетов и отвела глаза. Диар не взял оружия. Услышав голоса во дворе, где укладывали тело маркиза, чтобы подвести к нему убийцу, она оглянулась на Диара и увидела, что он бледен, как смерть. Чувствуя, что ноги его не держат, он хотел сесть.

— Ваши дети вас умоляют об этом, — сказала Хуана, вкладывая ему в руку оружие.

— Хуана!.. Добрая моя, миленькая Хуана, значит, ты считаешь, что... Хуана, неужели это так спешно?.. Мне бы хотелось тебя поцеловать...

Жандармы уже поднимались по ступенькам лестницы. Тогда Хуана взяла у него пистолет, прицелилась и, крепко держа Диара, несмотря на его крики, схватила его за горло, выстрелила ему в голову и бросила оружие на пол.

Дверь внезапно отворилась. Показался королевский прокурор, за ним — судебный следователь, врач, секретарь суда, жандармы — словом, все вершители человеческого правосудия.

— Что вам угодно? — сказала Хуана.

— Это господин Диар? — спросил королевский прокурор, показывая на труп, согнувшийся вдвое.

— Да, сударь.

— У вас все платье в крови, сударыня.

— Вы не понимаете, почему? — спросила Хуана, садясь за столик, и, взяв с него том Сервантеса, застыла, бледная, полная глубокого нервного возбуждения, которое старалась скрыть.

— Выйдите, — сказал прокурор жандармам и знаком пригласил следователя с врачом остаться.

— Сударыня, в таком случае нам только остается порадоваться за вас, что ваш муж умер. Если он из-за своей пагубной страсти заблуждался в жизни, то все же умер как военный человек, сделав излишним вмешательство правосудия. Но при всем нашем желании не тревожить вас в такую минуту закон обязывает нас запротоколировать и всякую насильственную смерть и самоубийство. Разрешите нам выполнить свой долг.

— Можно мне пойти переодеться? — спросила Хуана, положив книгу на столик.

— Да, сударыня, но принесите сюда это платье. Оно, несомненно, понадобится доктору.

— Вероятно, госпоже Диар будет очень тяжело присутствовать при вскрытии, — заметил врач, поняв подозрения прокурора. — Господа, разрешите ей остаться в соседней комнате.

Судьи согласились с сердобольным врачом, и Фелиси пошла помочь хозяйке. Следователь и прокурор стали вполголоса беседовать между собой. Судьи — несчастнейшие люди, они обязаны всех подозревать, до всего доискиваться, всюду предполагать дурные намерения и раскрывать их, чтобы добраться до правды, скрывающейся под самыми противоречивыми поступками. Может ли выполнение жрецами правосудия своего страшного долга в конце концов не иссушить в них источника тех великодушных чувств, которые сами они вынуждены брать под сомнение? Если чувства хирурга, вечно копающегося в тайнах человеческого тела, в конце концов притупляются, что же становится с совестью судьи, которому постоянно приходится исследовать малейшие изгибы человеческой души? Первые мученики своей миссии, судьи ходят всегда в черном, словно носят траур по своим погибшим иллюзиям, и преступление ложится на них такой же тяжестью, как на самих преступников. Старец, заседающий в трибунале, величествен; но не приводит ли нас в содрогание молодой судья? Судебный следователь был молод и все же по обязанности спросил прокурора:

— Не думаете ли вы, что жена была сообщницей мужа? Не нужно ли привлечь ее к следствию? Допросить ее?

Прокурор небрежно пожал плечами и сказал:

— И Монтефьоре и Диар были известные негодяи. Горничная не имела понятия о преступлении. Покончим на этом.

Врач, производивший вскрытие, осматривал труп Диара, диктуя протокол секретарю суда, и вдруг кинулся в комнату Хуаны.

— Сударыня!..

Хуана, уже сменившая свое окровавленное платье, вышла ему навстречу.

— Это вы? — сказал он, наклонившись к уху испанки. — Вы убили своего мужа?

— Да, сударь!

— ...Из всей совокупности данных, — продолжал диктовать врач, — следует, что вышеозначенный Диар добровольно, своей рукой убил себя.

— Вы кончили? — спросил он секретаря суда.

— Да, — ответил тот.

Врач подписал протокол. Хуана взглянула на него, с трудом подавляя слезы, набегавшие ей на глаза.

— Господа, — сказала она, повернувшись к прокурору. — Я иностранка, испанка. Я не знаю здешних законов, никого не знаю в Бордо. Прошу вас о большой услуге. Прикажите выдать мне паспорт для отъезда в Испанию.