Молю, взойди, заря,
Веселье мне даря,
Из мрака предрассветного тумана.
Признаюсь, не тая,
Что милая моя —
Она одна, как ты, свежа, румяна.
Две розы на заре,
В росе, как в серебре,
Потупят взор, сравниться не мечтая
С пастушкою моей,
Что вешних роз нежней,
Белее лилий, тоньше горностая. [16] Перев. И. Миримского.
Излив в бесхитростной песенке заветную мечту, Этьен обратил взор к морю и долго смотрел на него, говоря себе: «Вот моя нареченная, вот единственная моя любовь».
Потом он запел другую песенку:
С моей светлокудрой
Никто не сравнится!
И он все повторял эту арию, в которой робкий юноша, осмелев в часы одиноких грез, говорит о своей любви. Сколько мечтательности было в этой плавной мелодии. Она обрывалась, звучала вновь, стихала и опять неслась вдаль и наконец замерла в последних переливах голоса, подобных отзвукам умолкнувшего колокола. И вдруг послышался другой голос, как будто запела сирена морская; незнакомый Этьену женский голос повторил мелодию, которую он только что пел, но голос звучал неуверенно, словно этой женщине впервые открылась прелесть музыки; юноша распознал в этом пении первый лепет сердца, родившегося для поэзии музыкальных аккордов. Долгие занятия пением научили Этьена понимать язык музыки, в которой душа может выразить свои чувства так же свободно, как и словами, и теперь он сразу угадал в нерешительных модуляциях голоса застенчивость и удивление певицы. С каким благоговейным вниманием, с каким изящным восхищением она слушала его! Вечер был необыкновенно тихий, малейший звук разносился далеко, и Этьен вздрогнул, явственно услышав шорох развевающихся складок платья; еще так недавно жестокие волнения души, потрясенной ужасом, едва не привели его к смерти, а сейчас он был объят столь же сладостным чувством, как в те минуты, когда ждал появления матери.
— Ну довольно, Габриелла, довольно, дитя мое! — послышался голос Бовулуара. — Ведь я запретил тебе гулять у моря после заката солнца. Иди домой, дочка!
«Габриелла! — подумал Этьен. — Красивое имя».
Вскоре пришел Бовулуар, и появление его вывело Этьена из задумчивости, похожей на мечтания. Уже поднималась луна.
— Монсеньер, — сказал лекарь, — вы сегодня так и не выходили из дому? Это неблагоразумно!
— А мне, значит, можно гулять у моря после заката солнца? — ответил вопросом Этьен.
Лукавый намек, скрывавшийся в этих словах, свидетельствовал о первом желании, которое возникло у юноши. Старик Бовулуар улыбнулся.
— У тебя есть дочь, Бовулуар?
— Да, монсеньер. Габриелла — дорогое мое дитя, утешение старости моей. Монсеньер герцог, ваш преславный отец, строжайшим образом повелел мне быть возле вас неотлучно, охраняя ваше драгоценное здоровье, и я теперь уже не могу навещать свою дочь в Форкалье, где она находилась. Пришлось мне, к великому моему сожалению, привезти ее сюда, и, чтобы укрыть ее от посторонних глаз, я поселил ее в том домике, где вы прежде жили, монсеньер. Она такая хрупкая, и я так боюсь за нее! Для нее все опасно, даже слишком сильное волнение. Поэтому я не учил ее ничему, боялся убить ее ученостью.
— И она ровно ничего не знает?
— Габриелла — прекрасная хозяйка, но жила она, можно сказать, растительной жизнью. Неведение, монсеньер, — святое дело, так же как познания. Ничего не знать или знать много — вот два способа существовать, и то и другое сохраняет жизнь: вас спасла от смерти наука, для моей дочери спасительно невежество. Хорошо укрывшиеся жемчужные раковины не попадают в руки искателей жемчуга и живут счастливо. Мою Габриеллу можно сравнить с жемчужинкой, — у нее и цвет лица жемчужный, и душа светлая, а домик в Форкалье до сих пор служил ей раковиной.
— Пойдем со мной, — сказал Этьен, закутываясь в плащ, — мне хочется прогуляться к морю. Вечер теплый.
Бовулуар и его молодой господин шли молча, пока не увидели луч света, пробивавшийся сквозь неплотно затворенные ставни рыбачьей хижины и золотой дорожкой протянувшийся по морю.
— Не могу и передать, какое впечатление производит на меня полоса света, отражающаяся в море, — сказал лекарю робкий наследник герцога д'Эрувиля. — А как часто я смотрел вон на то окно, пока не угасал в нем свет! — добавил он, указывая на окно опочивальни покойной своей матери.
— Как ни слаба здоровьем Габриелла, — весело отозвался Бовулуар, — а пожалуй, и ей можно сегодня прогуляться с нами. Вечер в самом деле теплый, в воздухе нет сырости. Я схожу за ней. Но будьте осторожны, монсеньер.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу