Оноре Бальзак: Прощай!

Перед домом расстилался зеленый луг, красиво пересеченный несколькими прозрачными ручейками и живописно разбросанными водоемами, в которых не чувствовалось ничего искусственного. Там и сям зеленели разнообразные деревья причудливой формы. Искусно устроенные гроты, монументальные террасы с полуразрушенными лестницами и заржавевшими перилами придавали своеобразный вид этим диким фиваидам.

Ухищрения искусства присоединились здесь к живописнейшим эффектам природы. Казалось, человеческие страсти должны замереть у подножия огромных деревьев, которые оберегали этот приют как от мирского шума, так и от солнечного зноя.

«Какое запустение!» — подумал д'Альбон, любуясь суровой красотой, которую развалины придавали пейзажу, словно отмеченному каким-то проклятием. Это зловещее место, казалось, было покинуто людьми. Плющ протянул повсюду свои извилистые побеги, развесил свой роскошный плащ. Коричневый, зеленый, желтый и багряный мох живописными пятнами покрывал деревья, скамьи, крыши, камни. Оконные рамы были источены червями, разъедены дождем, изрыты временем; балконы обвалились, террасы были разрушены. Некоторые ставни держались на одном только навесе. Рассохшиеся двери едва ли могли оградить от нападения.

Вдали виднелись отягченные пучками блестящей омелы ветви одичавших и ставших бесплодными фруктовых деревьев. Аллеи поросли высокой травой. Эта заброшенность придавала поэтическое очарование всей картине и порождала мечтательность в душе зрителя. Поэт надолго замер бы перед ней, погрузившись в меланхолию, плененный таким художественным беспорядком, такой прелестью разрушения.

В этот миг несколько солнечных лучей, проскользнувших в просвет между тучами, заблистали тысячью красок, озарив полудикий пейзаж. Засверкала коричневая черепица, заблестел мох, на лужайках под деревьями заплясали фантастические тени; ожили мертвые краски, заиграли контрасты, четко вырисовывалась на свету листва. Но вдруг свет погас. И заговоривший было пейзаж умолк, снова стал темным или, вернее, тусклым, как самые тусклые тона осенних сумерек.

«Это замок Спящей красавицы, — подумал советник, который смотрел на дом так, словно уже купил его. — Кому бы он мог принадлежать? Нужно быть изрядным глупцом, чтобы не жить в таком чудесном поместье».

Внезапно из-под орехового дерева, росшего справа от решетчатых ворот, выскочила женщина и бесшумно, словно тень от облака, быстро скользнула мимо онемевшего от удивления советника.

— Что с вами, д'Альбон? — спросил у него полковник.

— Я тру себе глаза, чтобы узнать, сплю я или бодрствую, — отвечал судья, прильнув к решетчатым воротам, стараясь еще раз увидеть призрак. — Она, верно, под этой смоковницей, — сказал он Филиппу, указывая на листву дерева, подымавшегося над стеной слева от решетчатых ворот.

— Кто «она»?

— Ах! Разве я знаю? — отвечал д'Альбон. — Только что промелькнула какая-то странная женщина, — тихо сказал он. — Мне показалось, что она принадлежит скорее к царству теней, нежели к миру людей. Она так гибка, так легка и воздушна, что должна быть прозрачной. Лицо у нее молочной белизны. Одежда, глаза и волосы черные. На какое-то мгновение ее глаза остановились на мне, и хоть я не из пугливых, но от ее неподвижного и холодного взгляда у меня в жилах застыла кровь.

— Она красива? — спросил Филипп.

— Не знаю. Я видел только ее глаза.

— К черту Кассан с его обедом! — воскликнул полковник. — Останемся здесь. У меня ребяческое желание проникнуть в это странное поместье. Видишь эти выкрашенные в красный цвет оконные рамы и красные узоры на оконных и дверных наличниках? Не чудится ли тебе, что это — жилище дьявола? Он получил его, возможно, в наследство от монахов. Последуем за бледной дамой в черном! Вперед! — воскликнул Филипп с деланной беззаботностью.

В этот миг охотники услыхали какой-то звук, похожий на писк попавшейся в мышеловку мыши. Они прислушались: лишь легкий шелест листьев кустарника, задетых кем-то в тишине, подобный шепоту набежавшей волны. Но как они ни напрягали слух, чтобы уловить еще какой-нибудь шорох, земля безмолвствовала, не выдавая шагов незнакомки, если там проскользнула действительно она.

— Как это странно! — воскликнул Филипп, шагая вдоль окружавшей парк стены.

Оба друга пришли вскоре к лесной тропе, ведущей в деревню Шаври. Пройдя этой тропой до дороги в Париж, они оказались перед решетчатой оградой и увидали главный фасад таинственного здания. Запустение достигло здесь крайних пределов.