Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 4

Послѣ этого уже ничего не стоило пріобрѣсть благосклонность маленькаго Джорджа и домашней прислуги. Горничная мистриссъ Эмми, какъ сказано, была всей душой привязана къ великодушному майору. Досадуя сначала на Ребекку, какъ на исключительную причину удаленія его изъ «Телячьей Головы», она вскорѣ потомъ примирилась съ мистриссъ Кроли, потому-что видѣла въ ней самую ревностную поклонницу и защитницу Вилльяма. И когда, послѣ вечернихъ собраній, обѣ миледи сидѣли въ будуарѣ, миссъ Пайнъ, расчесывая имъ волосы, всегда находила удобный случай ввернуть ласковое словечко въ пользу великодушнаго майора. Это заступничество никогда не сердило Амелію, и Ребекка, съ своей стороны, тѣмъ усерднѣе сочиняла панегирики изгнанному другу. Такое ходатайство возышѣло желанный успѣхъ. Она безпрестанно заставляла Джорджа писать къ нему письма съ неизбѣжными постскриптами, свидѣтельствовавшими искреннее почтеніе и преданность отъ его мамаши. И, странное дѣло: портретъ, висѣвшій на стѣнѣ, уже не смотрѣлъ на нее суровыми глазами, и не дѣлалъ больше никакихъ упрековъ.

Мистриссъ Эмми, если сказать правду, была не очень счастлива поослѣ своего геройскаго поступка. Она сдѣлалась разсѣянною, нервозною, молчаливою, и что всего страннѣе, въ ней обнаружилось желаніе нравиться, котораго, до той поры, никто не замѣчалъ въ скромной и робкой вдовѣ. Къ несчастію, однакожь, розы на ея щекахъ увидали съ каждымъ днемъ, и Амелія начала чувствовать разные болѣзненные припадки. Для развлеченія себя, она пробовала пѣть разныя пѣсенки, любимыя майоромъ, и между-прочимъ, одну изъ нихъ: «Einsam bin ich nicht allein». Это произведеніе Вебера, знакомое въ ту пору всѣмъ нѣжнымъ сердцамъ, свидѣтельствуетъ, конечно, нагляднымъ образомъ, что Frauen und Mädchen всегда умѣли пѣть и любить. Случалось однакожь, что, на самой серединѣ этой поэтической пѣсни, мистриссъ Эмми вдругъ вставала съ своего мѣста, и удалялась въ смежную комнату, вѣроятно затѣмъ, чтобы любоваться на портретъ своего покойнаго супруга.

Послѣ Доббина осталось нѣсколько книгъ съ собственіюручными его надписями на заглавныхъ листахъ; напримѣръ: нѣмецкій словарь, гдѣ на заглавномъ листѣ было изображено: «Вилльямъ Доббинъ, майоръ Трилльйоннаго полка», «Англійскій путеводитель въ чужихъ краяхъ» съ тѣмъ же начертаніемъ, и еще два или три волюма, составлявшихъ собственность майора. Эмми убрала ихъ въ одинъ изъ ящиковъ своего коммода, туда, гдѣ лежали ея булавочныя подушечки, рисовальный портфель, и подъ тѣмъ самымъ мѣстомъ, надъ которымъ возвышались миньятюры двухъ Джорджей. Замѣчателенъ еще вотъ какой фактъ: уѣзжая изъ Пумперниккеля, майоръ позабылъ свои перчатки въ гостинницѣ «Телячьей Головы»: Джорджинька, роясь однажды въ коммодѣ своей матери, отыскалъ ихъ въ одномъ изъ потаенныхъ ящиковъ, гдѣ онѣ лежали, сложенныя весьма бережно и красиво.

Эмми скучала, и отказалась почти отъ всякихъ обществъ. Главнѣйшимъ ея удовольствіемъ въ эти лѣтніе вечера было гулять съ Джорджинькой по окрестностямъ Пумперниккеля, между-тѣмъ, какъ Ребекка наслаждалась обществомъ Джозефа. Мать и сынъ всего чаще разсуждали о майорѣ, причемъ Амелія употребляла выраженія, вызывавшія невольную улыбку на лицѣ мальчика. Такъ она сказала ему, что майоръ Вилльямъ, по ея мнѣнію, самый благородный, великодушный, честный, самый храбрый и, вмѣстѣ, скромный джентльменъ, какихъ еще и не бывало. Въ другой разъ Амелія объявила сыну, что оба они всѣмъ своимъ благосостояніемъ одолжены предупредительной заботливости этого несравненнаго друга, и что было время, когда онъ одинъ только доставлялъ имъ средства къ существованію. Продолжая развивать эту тэму, мистриссъ Эмми намекнула, что майоръ всегда заботился о нихъ лучше всякаго родственника, обнаруживая притомъ рѣдкую деликатность въ своихъ поетупкахъ.

— Это я хорошо знаю, мамаша, замѣтилъ Джорджъ. Доббинъ не любитъ говорить о себѣ, хотя всѣ товарищи превозносятъ его до небесъ.

— Да и твой отецъ любилъ его больше всѣхъ, сказала Амелія. Они подружидись еще въ дѣтствѣ. Покойникъ часто разсказывалъ мнѣ, какъ Вилльямъ однажды защитилъ его отъ одного изъ своихъ товарищей. Съ той поры они никогда не разлучались до послѣдней минуты, когда отецъ твой былъ убитъ.

— Что жь? Доббинъ убилъ того человѣка, который убилъ моего отца? спросилъ Джорджъ. Убилъ, безъ всякаго сомнѣнія, или по крайней мѣрѣ, хотѣлъ убить, ужь это я знаю. Не такъ ли, мамаша? Вотъ дайте мнѣ только вырости и столкнуться съ этими Французами!..