Иван Панаев: АКТЕОН

- Это как кому-с, Петр Александрыч. Я, признательно вам скажу, не заметил, как и время прошло, в постоянных заботах и в попечении о благоустройстве.

- Я ведь только на время приехал сюда, - заметил Петр Александрыч, - надоело немножко в столице, хотел, знаете, так, проветриться… Эй, Гришка!

- Чего изволите-с?

- Дай кучеру… как бишь его зовут… на водку целковый или пять рублей.

- Не извольте беспокоиться, - сказал управляющий, - я сейчас сам пойду, отдам ему целковый и скажу, чтоб выпил за ваше здоровье.

Управляющий поклонился Петру Александрычу и побежал к седобородому кучеру.

Петр Александрыч обратился к няне:

- Няня, пойдем же к жене моей!

- Пойдем, батюшка, пойдем, красное мое солнышко.

- Ольга Михайловна, рекомендую мою няню. Няня поклонилась в пояс.

- Дай, матушка, мне ручку твою.

Ольга Михайловна вся вспыхнула, спрятала свою руку и поцеловала старуху.

- Вот, матушка, какого молодца вынянчила для тебя, - говорила ей няня, - слава богу, меня перерос, красавец мой… Позволь мне, сударыня, теперь твоего сынка понянчить хоть немножко. Прости меня, деревенскую дуру, что я беспокою тебя.

- Ничего, изволь, няня, - сказала Ольга Михайловна и, взяв сына к себе на руки, передала его старухе.

Старуха была вне себя от радости: она смеялась, и плакала, и целовала дитя, которое, увидев себя на руках незнакомой женщины, вдруг закричало изо всей мочи.

- Ничего, матушка, ничего, - проговорила няня, качая дитя и приподнимая его, - не беспокойся; уж я знаю, как с детьми обращаться: не первый, слава богу, у меня на руках.

В самом деле, через несколько минут дитя перестало кричать и осталось на руках у торжествовавшей старухи.

- Пойдемте же теперь к крестьянам, голубчики мои, - сказала Прасковья Павловна, обращаясь к сыну и невестке, - они ожидают вас с хлебом-солью; а там, как водится, пройдем в церковь возблагодарить господа бога за ваше счастливое путешествие, да зайдемте, мои родные, на могилу дядюшки поклониться ему: его, нечего сказать, есть чем помянуть: оставил вам состояние богатейшее…

- Да, разумеется, - заметил Петр Александрыч. - Эй, Гришка! пусть карета едет; мы пойдем пешком.

Петр Александрыч подошел к толпе крестьян, ожидавшей его. За ним двинулись все, исключая Филек, Фомок, Дормидошек с их женами и детьми, которые окружили карету своего барина и с диким любопытством рассматривали прибывших из столицы горничную и лакеев.

Петр Александрыч вставил в глаз лорнет и начал осматривать крестьян своих.

Староста подошел к Петру Александрычу с хлебом и солью, низко кланяясь. А за ним также поклонились все крестьяне.

- Эй, любезнейший! - закричал Петр Александрыч управляющему, - возьмите-ка у него хлеб.

Староста отдал хлеб управляющему и поклонился барину своему в ноги.

- Кель табло! Сэ тушан. Не-спа. ма-шер? - произнес Петр Александрыч.

Засим господа, в сопровождении крестьян и дворовых людей, торжественно отправились к церкви. Управляющий, с открытой головой, шел рядом с Петром

Александрычем. Несколько крестьянских мальчишек и девчонок, с растрепанными волосами льняного цвета, бежали перед господами задом, выпучив на них глаза, - и

Антон, желавший обратить на себя внимание своего нового барина и следовавший тотчас за ним, поймал двух или трех мальчишек за ухо, оттолкнул их в сторону и произнес, нахмурив брови:

- Прочь вы с дороги, замарашки скверные! Господа изволят идти, а они тут под ногами шмыгают.

Прасковья Павловна, шедшая возле своей невестки, вдруг посмотрела на нее с выражением самой искренней нежности, протянула ей руку и сказала:

- Так-то, мой ангел Ольга Михайловна!..

Потом, спустя минуты две, опять обратилась к ней:

- Знаете ли, душенька моя, что у меня в уме вертится?.. Уж вы на меня сердитесь или нет, как хотите, а я не могу. Я буду называть вас, друг мой, просто Оленькой, если вы позволите мне; я буду говорить вам ты, - воля твоя, не могу - веришь ли, к кому у меня сердце лежит, так язык как-то не поворачивается сказать тому человеку вы. У меня, родная моя, сердце открытое, - что на уме, то и на языке, терпеть не могу скрытных. Уж как ты хочешь, милая, а я тебя буду называть ты…

- Мне очень приятно… я вас прошу об этом, - отвечала Ольга Михайловна.

- Спасибо, мой друг, спасибо тебе, - перебила Прасковья Павловна, - я буду уметь ценить твое расположение, поверь мне: я буду к тебе как родная мать, а не как свекровь. У тебя чувства прекрасные, это сейчас видно. Что у тебя будет на сердце - горе или радость, прямо иди к своей маменьке: я разделю все с тобой, мой друг!.. Вот она мне и чужая… -