Иван Панаев - АКТЕОН

- Знаете, маменька, - говорил он, - я уж от Дмитрия Васильича ни за что в свете не ожидал такого подлого поступка.

- Что, мой голубчик? - возражала Прасковья Павловна, - моя правда и вышла… Я всегда говорила тебе, что Дмитрию Васильичу пальца в рот нельзя класть, что этакого тонкого обманщика и вообразить нельзя… Видишь ли, как твоя маменька знает людей?..

- Да. Как вы их так научились разбирать? Это удивительно!

- А сказать ли тебе приятную новость, мое сердце?

- Какую?

- Парамон Астафьич, заседатель наш, просит руки моей Анеточки; он написал ко мне премилое письмо по этому случаю.

- Так у нас будет скоро свадьба, маменька?

- Надеюсь, душа моя…

Через несколько времени Петр Александрыч, по настоянию Прасковьи Павловны, занял 20 000 рублей ассигнациями у Семена Никифорыча под залог 40 душ - и отдал эти деньги от имени своей матери в приданое дочери бедных, но благородных родителей.

- Не беспокойся, Петенька, - говорила Прасковья Павловна, - эти двадцать тысяч я тебе отдам… Уж ты, мое сердце, положись в этом случае на мою совесть…

- Хорошо, маменька-с; а когда же свадьба-то?

- В начале сентября, друг мой, непременно.

И вот сентябрь приближался… Только еще третью осень встречал Петр

Александрыч в деревне, а ему казалось, что он живет в ней с самого младенчества.

Иногда, в год раз или два, мерещились ему петербургские лица, Невский проспект,

Александрийский театр, офицеры, устрицы… и г-жа Бобынина и г-жа Горбачева - эти две жемчужины среднего петербургского сословия… Но он тотчас же отгонял от себя все эти воспоминания.

"Да и что такое Невский проспект? - мыслил он однажды, - совершенный вздор… И что эти красавицы? так только, блестят, и больше ничего… Спрашивается: чем здесь хуже? Здесь и Агафья Васильевна в козловых башмаках, и Маша, у которой щечки алее зари утренней, и Настя…" и проч. Вдруг на дворе послышался крик.

"Что это значит?" - подумал Петр Александрыч.

Он поднялся с своего дивана и взглянул в окно. У подъезда дома стояли три подводы, и на эти подводы укладывали сундуки с приданым дочери бедных, но благородных родителей. Мужики и лакеи, стоявшие у подвод, во все горло смеялись, глядя на какого-то мальчика, которого Антон торжественно вел через двор за ухо.

Мальчик тщетно пытался вырваться от Антона и кричал.

- Что это, Наумыч? - спросили в один голос Дормидошка, Фомка и Филька. - За что это ты, брат, его теребишь? Ведь это Петька покровский.

- Не ваше дело, - отвечал Антон с глубочайшею важностию, - будете знать все, скоро состареетесь…

"Что это за мальчишка? - подумал Петр Александрыч. - Странно!"

Через полчаса после этого Прасковья Павловна вбежала к своему сыну.

- Ну, Петенька, - вскрикнула она, - приготовься, мой друг!.. Не на радость я пришла к тебе… да что делать? Супруга твоя забывает все приличия, всякую благопристойность…

Она… она… ну, как бы ты думал… ну, вообрази, что может быть хуже… завела переписку с учителем!.. Я молчала, все молчала… да наконец уж, извини… не могу… не могу… Я не говорила тебе до сих пор, что она с ним прогуливается в роще, что уж однажды Антон подкараулил их и, кажется, учителю-то от него досталось… Уж об этом, батюшка, посторонние говорят, все, все… Я щадила только твое здоровье, потому молчала… и думала, признаюсь, что она очувствуется… Наконец надо же положить этому преграду…

Переписка!.. Бесподобно!

- Где ж вы видели ее переписку? - спросил Петр Александрыч, встав с дивана и пройдясь по комнате…

- Где?.. где?.. А вот где!

Прасковья Павловна подала сыну с особенною торжественностию какую-то записочку.

Он открыл ее, пробежал глазами и нахмурился.

- Да читай вслух, мой друг. У меня, знаешь, глаза слабые; я не разобрала и половины. Поняла только, что любовная записка.

"Мне открывается случай ехать в чужие край, и не позже, как через месяц. Об этом я получил третьего дня письмо из Москвы… Я еду; мне должно уехать отсюда… Но чувствую, что у меня недостало бы сил уехать, не простясь с вами. В моей горькой жизни есть несколько светлых дней. Этими днями я обязан вам. Желание вас видеть в последний раз пересилило мою боязнь писать к вам. Простите меня за это… Мысль, что я могу подать повод этой запиской к сплетням, которые составляют, кажется, весь интерес здешних жителей, эта мысль мучит меня… С моим посланным напишите мне одно слово в ответ, где и когда я могу вас видеть".

Прочитав это письмо, Петр Александрыч положил его в карман.

- Каково покажется? - закричала Прасковья Павловна. - Сплетни! ай да молодчик!..