Иван Панаев - АКТЕОН

- Да, - продолжал Андрей Петрович, смотря на бедного помещика, - шут ты гороховый, что ты ни скажешь, так вот как обухом, братец, по лбу… Да что наши гости не собираются… Кажется бы, черт возьми, пора… Петербургский соседушка-то мой не думает ли приехать по-своему, по-столичному… Кажется, я ему строго наказывал, чтоб он с раннего утра явился ко мне.

- А кто это, смею спросить, петербургский? - спросил старичок.

- Петр Александрыч Разнатовский, новоприезжий, долговский помещик.

- Да, да, да! так это о них вы изволите говорить? А какого они чина?

- Чина-то, кажется, ой не важного, а лихой малый; есть в нем немножко столичной дури, да это пройдет со временем…

- Что они, смею спросить, женатые или холостые?

- Женат, женат, да еще, говорят, на генеральской дочке.

При слове "генеральская" старичок повернулся на своем стуле.

- Вот что-с, - сказал он, подумав несколько. - Генеральская дочка… Имение богатейшее… Чего же еще в этой жизни? Слава богу, слава богу… И дяденька ихний прекрасный человек был… Сколько он изволил тратить на одни обеды… Впрочем, коли есть из чего, почему же и не тратить?

- Ну, любезный Прокофий Евдокимыч, ведь и вас не обидел господь состояньем-то,

- а ведь уж не поистратится, знаю… Ведь у вас денег-то, я чай, только куры не клюют.

Андрей Петрович засмеялся.

На лице старика обнаружилось судорожное движение.

- Куры не клюют! - повторил он, тяжко вздыхая. - Эх, почтенный Андрей

Петрович! чужая душа и чужой карман потемки.

Он отер губы пестрым бумажным платком и, после нескольких минут молчания, произнес:

- С собой в могилу ничего не возьмешь! ничего!

- Кажется, что так, - возразил Андрей Петрович. - Ох, Прокофий Евдокимыч, много, батюшка, за вами грешков водится. Я правду люблю говорить в глаза, вы это знаете… "Помни час смертный" - сказано в писании; пора покаяться; там ведь нас всех на чистую выведут, ей-богу, так. Перед богом запираться не будешь…

Старичок закашлялся.

- Все мы грешны… - отвечал он. - Ох, грешны! Я другое воскресенье сряду у обедни не был… Захирел, совсем захирел…

Андрей Петрович приготовлялся сделать еще какое-то возражение Прокофию

Евдокимычу; он уже разинул рот, но вдруг в комнате, соседней с галереею, раздался страшный крик.

- Где? что?.. вишь какой? На галерее?.. а? Хорош хозяин! Погоди, вот я его! Кто с ним? Прасковья Павловна здесь? Что? Да говори громче?.. а? нету?

- Фекла Ниловна! матушка, Фекла Ниловна!.. - воскликнул Андрей Петрович, бросившись навстречу к новоприезжей барыне.

- Хорош, хорош, сударь, нечего сказать!.. Этак-то гостей принимаешь?.. Забился сам бог знает куда?.. Что… Не оправдывайся, кругом виноват.

- Да как же вы это так подъехали, матушка, что мы не слыхали?.. Эй, Антипка!

Васька!.. Дармоеды проклятые! никто мне и сказать не пришел!

Андрей Петрович обратился к помещику семи душ.

- Ну, и ты хорош, Илья Иваныч! Просил тебя, братец, дать знать, кто приедет, а ты тут разиня рот слушаешь наши разговоры с Прокофьем Евдокимычем… Это, братец, совсем не твое дело… Виноват, матушка Фекла Ниловна… Ручку: не сердитесь! впредь этого не случится… Оплошал, что делать!

- Что? винишься? То-то же! Прокофий Евдокимыч… здравствуйте! сколько лет, сколько зим не видались… Знать меня совсем не хочет, забыл совсем. Здравствуй, Илья

Иваныч! что детки? а? Сколько у тебя лет большенькому-то?.. а?

- Тринадцатый годок пошел-с; вот уж крестнице-то вашей пятый с Ильина дни пойдет.

- Что? Пятый?.. Наська! Наська! подай картонку-то!.. Слышишь?.. Извините, мой батюшка! Сейчас приду к вам, вот только чепец надену!.. Наська! Вели, Илья Иваныч, послать ко мне мою Наську… Ведь у тебя, Андрей Петрович, будет петербургская модница, так надо же немножко принарядиться; а то ведь еще, пожалуй, осмеет, чего доброго… Да что Прасковьи-то Павловны до сих пор нет?.. Наська! Наська! Где ты, бестия, была?.. Знаешь, что барыне надо одеваться!..

Фекла Ниловна отправилась с своей горничной в гостиную и минут через десять явилась во всей красе, в чепце с крылышками и с бантиками. Фекла Ниловна была женщина лет под пятьдесят, плотная, с приемами мужественными, повелительными, с голосом пронзительным. Она обладала большими хозяйственными дарованиями и страдала золотухой, отчего была несколько глуховата на правое ухо.

- Что, Андрей Петрович, много ли нынешний год яблонь купил? - сказала она, садясь в кресло, поставленное ей Ильей Иванычем. - А? сколько?..

- Да штук до пятидесяти, матушка; теперь у меня фруктовый-то садик будет - я вам скажу!..