Оноре Бальзак - Модеста Миньон

— Вот это называется любить, сударь! — произнес чей-то голос из-за придорожных кустов. — Что ж это? Неужели все любят мадемуазель де Лабасти?

И, появившись неожиданно на дороге, Бутша посмотрел на Лабриера. Эрнест, подавив свой гнев, смерил взглядом карлика при свете луны и сделал несколько шагов, ничего ему не отвечая.

— У солдат, которые служат под одними и теми же знаменами, должно быть больше чувства солидарности, чем у вас, — сказал Бутша. — Вы не любите Каналиса, да ведь и я от него не в восторге.

— Он мой друг, — ответил Эрнест.

— Вы, значит, тот самый секретарь! — заметил карлик.

— Ошибаетесь, сударь, — ответил Лабриер, — я не являюсь ничьим секретарем. Я имею честь быть членом совета одной из высших палат королевства.

— Так я имею удовольствие разговаривать с господином де Лабриером? — спросил Бутша. — Что касается меня, то я имею честь быть старшим клерком мэтра Латурнеля, главного советчика жителей Гавра, и, разумеется, мое положение лучше вашего. Да, я был так счастлив, что видел Модесту де Лабасти почти каждый вечер в продолжение четырех лет и рассчитываю жить подле нее, как королевский слуга, который всю свою жизнь проводит в Тюильри. Даже если бы мне предложили царский трон, я ответил бы: «Нет, я слишком люблю солнце!» Стоит ли говорить после этого, сударь, что я забочусь о ней больше, чем о самом себе, и с самыми лучшими намерениями. Думаете ли вы, что высокомерная герцогиня де Шолье благосклонно посмотрит на счастье будущей госпожи де Каналис, когда Филоксена, горничная сей знатной дамы, влюбленная в господина Жермена и встревоженная пребыванием в Гавре столь очаровательного камердинера, станет жаловаться, причесывая свою хозяйку, что...

— Откуда вы все это знаете? — спросил Лабриер, прерывая Бутшу.

— Во-первых, я клерк нотариуса, — ответил Бутша, — а затем разве вы не заметили моего горба? Горбуны догадливы и изобретательны, сударь. В Париже я выступил в роли двоюродного брата Филоксены Жакмен, родившейся в Гонфлере, где родилась также и моя мать, одна из бесчисленных Жакменов, — в Гонфлере имеется девять ветвей этого семейства. Итак, моя кузина, прельщенная мифическим наследством, рассказала мне многое...

— Герцогиня мстительна! — заметил Лабриер.

— Как королева, по словам Филоксены. Она до сих пор не может простить герцогу, что он всего-навсего ее муж. Она умеет так же сильно ненавидеть, как и любить. Я хорошо осведомлен о ее характере, набожности, слабостях, туалетах, вкусах, так как Филоксена сняла ради меня все покровы с ее души и тела. Я пошел в Оперу, чтобы увидеть госпожу де Шолье, и не пожалел о своих десяти франках (я говорю не о спектакле). Не скажи мне моя мнимая кузина, что ее хозяйка прожила пятьдесят весен, я счел бы себя чрезвычайно щедрым, дав ей тридцать лет. Годы еще не коснулись этой женщины!

— Да, — заметил Лабриер, — это камея, сохранившаяся благодаря своему каменному сердцу... Каналис будет весьма смущен, если герцогиня узнает о его планах... Надеюсь, сударь, вы прекратите свое шпионство, недостойное порядочного человека...

— Сударь, — сказал Бутша с гордостью, — для меня Модеста — государство. Я не занимаюсь шпионством, я предвижу! Герцогиня приедет сюда, если это понадобится, или будет спокойно жить в Париже, если я сочту это удобным...

— Вы?

— Я.

— Каким же образом? — спросил Лабриер.

— Вот взгляните, — сказал маленький горбун, срывая какой-то стебелек. — Этот злак воображает, будто люди строят свои дворцы специально для него, и что ж! — в конце концов он разрушает самые прочные мраморные стены, подобно тому, как народ, проникнув в здание феодализма, опрокинул его. Могущество слабого, который может всюду пробраться, превосходит могущество сильного, опирающегося на пушки. Нас трое швейцарских стрелков, и мы все дали клятву, что Модеста будет счастлива. Ради этого мы готовы пожертвовать даже честью. Прощайте, сударь. Если вы любите Модесту де Лабасти, забудьте об этом разговоре. Разрешите пожать вашу руку, — кажется, у вас есть сердце... Мне не терпелось взглянуть на Шале, я пришел сюда в ту минуту, когда она потушила свечу; собаки дали мне знать о вашем приближении, и я услышал ваши гневные слова; поэтому я взял на себя смелость сказать вам, что мы служим в одном и том же полку, под знаменем рыцарской преданности!

— В таком случае, — ответил Лабриер, пожимая руку горбуну, — я попрошу вас о дружеской услуге: скажите мне, любила ли кого-нибудь мадемуазель Модеста до своей тайной переписки с Каналисом?