Оноре Бальзак - Вотрен

Все. На жизнь и на смерть!

Вотрен (в сторону) . Еще раз удалось укротить мою дикую свору. (Вслух.) Ну-ка, Философ, оденься чиновником из бюро находок, постарайся принять соответствующий вид, осанку и отнеси обратно ложки, которые Ляфурай позаимствовал в посольстве. (Шелковинке.) А ты, Шелковинка... Сегодня у господина де Фрескаса собирается несколько друзей, приготовь-ка завтрак, да поторжественнее; обедать мы не будем. Затем оденься скромно, строго, изобрази из себя поверенного. Тебе придется сходить на улицу Облен, дом номер шесть, на четвертый этаж; позвонишь семь раз, четко раз за разом. Спросишь дядюшку Жирофле. Тебе ответят: а вы откуда? Скажешь: из одного цыганского морского порта. Тебя впустят. Мне необходимы письма и кое-какие бумаги герцога де Кристоваля; вот тебе и образчик, пусть изготовят мне точно такие же документы и как можно скорее. А ты, Ляфурай, похлопочи, чтобы в газетах появилось несколько строк относительно прибытия в Париж... (Шепчет ему на ухо.) Это тоже входит в мой замысел. А теперь — по местам!

Ляфурай. Ну что, довольны?

Вотрен. Доволен.

Философ. И больше на нас не гневаетесь?

Вотрен. Не гневаюсь.

Шелковинка. Теперь уж никаких бунтов. Будем умниками.

Бютэ. Не беспокойтесь. Будем не только вежливыми, но даже честными.

Вотрен. Да, да, дети мои, немного порядочности, побольше выдержки — и вы добьетесь всеобщего уважения.

Вотрен один.

Вотрен. Чтобы держать их в руках, достаточно их уверить, что они люди честные и с будущим. А будущего у них как раз и нет. Что с ними станется? Ну, да ладно — если бы полководец стал всерьез думать о судьбе своих солдат, он не решился бы сделать ни одного выстрела из пушки. Двенадцать лет невидимой, подземной работы, и вот я накануне того, когда Рауль благодаря мне достигнет высшего положения в обществе; это положение необходимо закрепить. Ляфурай и Философ будут мне полезны в той стране, где я создам ему семью. Ах, любовь эта разрушила все мои планы. Я хотел, чтобы он прославился своими деяниями, чтобы он покорил за меня и под моим руководством свет, куда мне самому закрыт доступ. Рауль не только детище моего ума и моей ненависти; он — моя месть. Эти шалопаи не в состоянии понять таких чувств. Счастливцы! Они ведь не сверзлись с высоты вниз, они раз и навсегда сроднились с преступлением; я же пытался подняться из бездны, но если человек еще может подняться в глазах бога, то в глазах общества — никогда. От нас требуют раскаяния, а в прощении отказывают. Люди обычно руководствуются инстинктом хищников — раненый зверь уползает в свою берлогу и уже не выходит из нее. И люди правы. Впрочем, требовать покровительства общества, после того как ты попрал все его законы, это все равно, что стремиться под кров того дома, который ты сам же расшатал и который вот-вот рухнет тебе на голову.

Как я берег, как оттачивал великолепное орудие, при помощи которого смогу утвердить свое господство! Рауль от природы отважен и безрассуден, он позволил бы убить себя как последний дурак. Пришлось сделать его холодным, рассудочным, отнять у него одну за другою прекрасные иллюзии, облечь его в доспехи опытности, сделать его недоверчивым и хитрым, как... старый ростовщик, и в то же время скрывать от него, кто я такой. И вот теперь любовь разрушает все это гигантское сооружение. Я прочил его в великие люди, а будет он всего-навсего счастливым человеком. Я же удалюсь доживать век где-нибудь в сторонке, под лучами его благоденствия. Его счастье будет делом моих рук. Но вот уже два дня, как меня сверлит мысль: не лучше ли будет, если принцесса Архосская внезапно умрет от... ну, от горячки, что ли? Просто непостижимо, чего только не может разрушить женщина!

Вотрен и Ляфурай.

Вотрен. Что тебе? Минуты покоя от вас нет. Ведь я не звал.

Ляфурай. Коготки правосудия собираются пощекотать нам макушки.

Вотрен. Опять какую-нибудь глупость выкинули?

Ляфурай. Да вот девчонка впустила какого-то прилично одетого господина, он желает вас видеть. Бютэ насвистывает песенку: «Нет приятней уголка, чем у родного камелька». Значит, идет шпик.

Вотрен. Только-то всего! Я знаю, в чем дело. Пусть подождет. Все по местам! Теперь — никаких Вотренов, я преображаюсь в барона де Вье-Шен. А ти ковори с немецкий виговор! Окрути его; наконец-то начинается большая игра! (Уходит.)