Дмитрий Мамин-Сибиряк - Белое золото

Парфен, по обыкновению, угрюмо молчал, а Дарья взъелась:

— И никто ничего не говорил… Вот нисколичко. Барыня сказала, а мы ничего не знаем. Она пожалела Кирюшку. Только и всего… Твоя воля: как хочешь, так и делай.

— Барыня, барыня… Сегодня ваша барыня сидит в конторе, чай пьет, а завтра и след ея простыл. Куда мы тогда с Кирюшкой денемся, ежели он от мужиков отстанет, а к господам не пристанет? Не хочу, одним словом… Пустое.

— Ступай сам и говори с барыней.

— И скажу… Мое, не отдам.

Кирюшка слышал весь этот разговор и понял только одно, что дедушка сердится. Конторы он побаивался, как волостного правления. Это был чисто детский страх.

Дорога с Авроринского прииска в Висим очень красива. Сначала — горный перевал к деревушке Захаровой, а потом уже по заводской дороге — всего верст десять. Захарово состояла всего из одной улицы, да и та наполовину пустовала: часть изб стояла заколоченная, а на месте других остались одни пустыри.

— Дедушка, здесь пожар был? — спрашивал Кирюшка, не видавший еще такой картины разорения.

— Около того… После «воли» половина Захаровой ушла в Оренбургскую губернию. Не захотели заводской да приисковой работы, а захотели есть свой крестьянский хлеб.

— Им лучше, дедушка?

— Хорошему человеку везде хорошо… Из Висима тоже уехали тогда семей с полтораста… Которые вернулись… Не поглянулся свой-то хлеб, особливо бабам, потому как по крестьянству всего тяжельше бабе. Много тогда поразорилось народу. Которые так и совсем нищими воротились. Ох-хо-хо!

Под Захаровой у речки оставались громадные свалки и отвалы выработанного платинового прииска Рублевик. Все понемногу покрывалось травой и мелкой лесной порослью. Проезжая через речку по крутому деревянному мосту, дедушка Елизар тяжело вздохнул и проговорил:

— Ох, много было пороблено на этом самом Рублевике, Кирюшка… Тогда мы были еще господские — работали на барина. Строго было, страсть.. А платина какая шла, — нынче такой платины и во сне не увидишь. В шапке принесешь песку — и то золотник намоешь. Страшенное богачество было… Самородки попадались по фунту и больше, тоже на Рублевике. Другого такого места и не найти. У нас на Мартьяне разве платина? — Так, кот наплакал.

Дедушка и Кирюшка ехали в таратайке, а остальные шли пешком. Все торопились, чтобы поспеть домой за-светло. Бабушка Прасковья, поди, уж ждет с баней. По дороге попадались другие старатели, тоже торопившиеся домой.

— Ну-ка, Кирюшка, погоняй коня, — говорил дедушка, когда они поднялись от Рублевика в гору. — Пока другие бредут, мы успеем и в баню сходить.

Чалко точно понимал, что говорят, и сам прибавил шагу. Когда таратайка бойко покатилась по широкой заводской дороге, у дедушки Елизара только голова тряслась. Кирюшка стоял на ногах, оглядывался и смеялся. Он забыл про свой подбитый глаз.

— Ох, всю душеньку вытрясет! — жаловался дедушка, хватаясь за грядки таратайки. — Ты камни-то объезжай, Кирюшка.

Дорога шла сосновым леском, потом поднялась в горку, потом опустилась в лужок, потом обогнула какой-то увал и круто спустилась к горной речонке Висиму, огибавшей Пугину гору. Дальше пошли по сторонам уже покосы, а лес остался далеко в стороне.

Висимо-Шайтанский завод раскидал свои домики на месте встречи трех горных речек — реки Висима, реки Утки и реки Шайтанки. Он занимал горную котловину и показывался только с последней возвышенности. Все три речки соединялись в одну, которая шла дальше под названием Утки. Река Шайтанка образовала главный или старый заводский пруд, кругом которого расселились кержаки, как называют в горных заводах староверов. На правом берегу пруда лежала Нагорная улица, а на левом — Гнилой конец и Пеньковка. Сейчас за прудом поднималась отлогая, покрытая покосами Кокурникова гора. Реки Утка и Висим сливались в новый пруд, устроенный недавно. Здесь река Висим делила селенье на два конца — Туляцкий и Хохлацкий. Староверы были первыми заводскими поселенцами, а хохлы и туляки были «пригнаны» на Урал только в тридцатых годах настоящего столетия. Собственно, завод, т.-е. доменная печь и фабрика залегли в глубокой яме под плотиной старого пруда. Издали вид на завод был очень красив, как и на другие Уральские заводы.

Изба Ковальчуков стояла в хохлацком конце, — переехать деревянный мост через реку Висим, взять в гору налево, где стояла печь для обжигания извести и повернуть в улицу.

— Ну, вот мы, слава Богу, и дома… — проговорил дедушка Елизар, с трудом вылезая из таратайки. — Ох, всю поясницу разломило!..