Фредерик Стендаль - Suora Scolastica

Чтобы решить, в какой мере следует придавать значение этой улике, министр известил аббатису, и та велела привести на минуту сестру Схоластику из подземелья, где юная послушница проводила свои дни. В то время, как аббатиса увещевала ее чистосердечно признаться, министр полиции вошел в приемную и громогласно сообщил аббатисе в присутствии Схоластики, что Дженнарино де Лас-Флорес только что убит сбирами, которые его преследовали.

Схоластика лишилась чувств.

— Вот нам и доказательство! — торжествующе воскликнул министр. — После шести слов я узнал больше, чем вы, ваше преподобие, после шестимесячных стараний.

Он был удивлен, однако, той величайшей холодностью, с какой благородная аббатиса встретила его восклицание.

Этот министр, подобно многим другим министрам неаполитанского двора, происходил из мелких стряпчих, вследствие чего аббатиса считала уместным держать себя с ним как нельзя более высокомерно. Дженнарино приходился ей внучатным племянником, и она боялась, как бы это обвинение, которое будет доведено до сведения самого короля, не повредило ее знатному роду.

Министр, знавший, что дворянство гнушается им, и строивший свое благополучие только на милостивом отношении к нему короля, стал продолжать розыски в том же направлении, несмотря на все ходатайства, с какими обращался к нему герцог де Лас-Флорес. Это дело стало возбуждать много толков при дворе; министр, обычно стремившийся избежать огласки, на этот раз постарался раздуть все случившееся.

Очная ставка между сублейтенантом гвардейского полка Дженнарино де Лас-Флоресом и юной Розалиндой де Биссиньяно, ныне сестрой Схоластикой, послушницей в Сан-Петито, явилась замечательным зрелищем, на котором пожелали присутствовать все придворные дамы.

Обе части монастырской церкви, мирская и монашеская, были великолепно убраны ради такого случая; министр пригласил дам присутствовать при одном из моментов разбирательства дела сублейтенанта гвардии Дженнарино де Лас-Флореса, намекнув на то, что процесс кончится смертной казнью для Дженнарино и пожизненным заключением in pace для сестры Схоластики. Но все отлично знали, что король не решится предать смерти за столь незначительную провинность члена прославленного рода де Лас-Флорес.

Хоры для монахинь в церкви Сан-Петито были украшены и позолочены с величайшей роскошью. Многие из благородных монахинь сделались бы к концу своих дней наследницами всего родового имущества, если бы не данный ими обет нищеты; в совестливых семействах было в таких случаях принято в течение всей, обычно не очень долгой, жизни монахинь уделять им четвертую или шестую долю доходов с того имущества, которое им могло бы достаться.

Все эти деньги шли на украшение мирского отделения церкви и хоров, где монахини молились и выстаивали службы. В Сан-Петито хоры для монахинь были отделены от той части церкви, куда допускалась публика, золоченой решеткой высотой в шестьдесят футов.

Для церемонии очной ставки была распахнута огромная дверь этой решетки, которую можно открывать только в присутствии неаполитанского архиепископа; все титулованные дамы были допущены на хоры; в мирской части церкви было установлено кресло архиепископа и отведены места для нетитулованных дворянок и для мужчин, а за цепью, протянутой поперек церкви около дверей, — для всех остальных верующих.

Огромный занавес из зеленого шелка, который закрывает всю внутреннюю сторону решетки с огромным сияющим вензелем Мадонны из золотого шитья шириною в четыре дюйма, был перенесен в глубину клироса. Там его подвесили к своду и затем подняли. Аналой, за которым говорила сестра Схоластика, помещался позади той части свода, где был прикреплен большой занавес, и в ту минуту, когда Схоластика кончила свое весьма краткое показание, этот занавес, упав сверху, быстро отделил ее от зрителей, что величественным образом завершило церемонию и оставило во всех сердцах чувство страха и грусти. Казалось, молодую девушку навеки разлучили с живыми людьми.

К большому неудовольствию прекрасных дам неаполитанского двора, церемония очной ставки продолжалась всего один миг. Никогда еще юная Розалинда не была, выражаясь языком придворных дам, более «эффектна», чем в этой скромной одежде послушницы. Она была так же хороша собою, как прежде, когда она сопровождала свою мачеху, княгиню де Биссиньяно, на придворные балы, а лицо ее казалось гораздо более трогательным: она сильно исхудала и побледнела.