Виктор Конецкий - Сквозняк

Братья быстро выяснили, что пятый дом проходной, что через него идёт кратчайший путь к школе, в которой им предстоит учиться, но что пользоваться этим путём весьма опасно. Корни междомовой вражды давно канули в Лету — никто не помнил о них, но стороны систематически обижали одиночек. Недавно мальчишки из пятого дома разбили нос девочке, которая жила на той лестнице, где теперь поселились братья. Это было неслыханно! Можно, а иногда и должно, оттаскать какую-нибудь ябедницу-плаксу за косу или вмазать ей снежок за воротник пальто. Но побить маленькую девочку — это совсем подло. Теперь уже не в мелких стычках, а в генеральном столкновении должны были разрешиться вопросы чести и справедливости.

День битвы, пользуясь болезнью Леонида Львовича, Митя начал с того, что выкрал и спрятал его палку — уж больно велико было её сходство с огнестрельным оружием. Петя не занимался такими глупостями. Он пришивал к шапке ремешок, ибо знал, что в пылу боя можно остаться без неё. Наталья Яковлевна с интересом поглядывала на это его занятие, пытаясь догадаться, что бы могла означать такая самостоятельность её сына. Но Петя с момента последней трёпки, полученной за то, что он прикрепил к ушам Хаямины материнские бигуди, хранил на своём лице такое выражение, будто он навсегда осознал вред всякого озорства. Однако какое-то смутное беспокойство закралось в материнское сердце. Беспокойство усилилось, когда Наталья Яковлевна заметила, что Митя с озабоченным лицом время от времени ходит в кухню и смотрит в окно. Окно выходило во двор, а это место подозрительно для всех мам мира.

Если бы Наталья Яковлевна знала, о чём в последние дни говорят мальчики, когда её нет в комнате, она бы полностью и надолго потеряла покой. Но так как разговоры о разбойниках из пятого дома мог слышать только Леонид Львович, братьям удалось улизнуть на улицу.

Часа через полтора, уже в разгар войны, Петя и Митя в составе отряда партизан пробирались по переулку к задам пятого дома. Им предстояло перелезть через стену и по крышам дровяных сараев зайти в тыл к неприятелю, а потом ударить по нему так, как ударили «наши» в «Александре Невском» по псам-рыцарям. От успеха этой операции зависел результат боя, и партизаны спешили. Митя с палкой Леонида Львовича наперевес одним из первых огибал последний угол, когда удивительно знакомая рука поймала его за воротник. Наталья Яковлевна полностью использовала фактор внезапности. Через секунду и Петин воротник также оказался в её руке, а ещё через несколько минут братья одновременно перелетели через порог своего жилища. Теперь Наталья Яковлевна смогла говорить, — до этого она зловеще молчала. Вернее, она теперь не говорила, а кричала:

— Нет, я больше не буду терпеть! У тебя пальто куплено месяц назад и уже разорвано! А ты — весь в извёстке! Нет, я не позволю заколачивать гвоздь за гвоздем в крышку моего гроба… За что? За что такое наказание? Украли палку у больного, старого человека! — Наталья Яковлевна плакала. Митя плакал тоже и всё рвался к дверям. Петя не плакал — ему было уже одиннадцать лет.

— Пусти нас, мама, — сказал он твёрдо. — Мы должны быть там, где сейчас все наши. Это не просто драка, мама. Это справедливая война…

— Не смей болтать глупости, паршивый мальчишка! — уже истерично крикнула Наталья Яковлевна.

— Хорошо, — сказал Петя и стал медленно снимать пальто. — Ты делаешь нас предателями, и вся ответственность за это падает на твою голову. Вот. Ты будешь мать предателей.

Теперь его голос дрожал от горечи, но он всё равно не плакал.

Кто знает, может быть, в сердце Натальи Яковлевны что-нибудь и дрогнуло после этих Петиных слов, но она ещё строже заявила, что они не будут гулять одни, не будут гулять во дворе. Она сама будет ходить гулять с ними. И вообще — хватит! Она считает разговор оконченным и уходит.

Леонид Львович лежал на спине, вытянув поверх одеяла сухие руки с давно нестриженными ногтями, и болезненно морщился. Шум и крики раздражали его. Потом он услышал щелчок задвижки — братьев заперли, и за Натальей Яковлевной хлопнула дверь на лестницу. После этого всё смолкло. Квартиру затопила тишина — густая и плотная, как осенняя вода. Леониду Львовичу почему-то пришло в голову, что в такой тишине, наверное, лежат утонувшие пароходы…

— Петь, давай дверь выломаем, а?

— Дурак ты. Вот что.

— А если в форточку?

— Малявка ты. Четвёртый этаж!

Наступила пауза.

— Теперь здесь нас все презирать будут, — задумчиво сказал за стеной Петя.