Борис Васильев - Были и небыли

— Я подумаю.

— А замуж пойдешь за меня?

Варя напряженно смотрела на него. Он ждал, заглядывая в глаза, даже требовательно сжал руку.

— Молчишь, и на том спасибо. — Отошел к окну, сказал, помолчав: — На похороны я еду, Варвара. Вернусь сразу, на дела сославшись, а ты к тому времени и решишь.

Варя встала, глядя расширенными, почти испуганными глазами. Он шагнул к ней и впервые крепко поцеловал в губы.

Болгарские дружины стояли биваком южнее Казанлыка. По-прежнему кавалерийские отряды Гурко громили соседние гарнизоны, по-прежнему бесчинствовали башибузуки, по-прежнему казаки гонялись за ними, блюдя клятву бандитов в плен не брать.

Однако так продолжалось недолго. Все чаще южный ветер приносил запах гари, по ночам багровыми сполохами играли облака, а вскоре дошли черные, застилавшие утреннее небо клубы дыма и появились первые беженцы. Разутые, раздетые, голодные и до ужаса напуганные, они вперебой рассказывали о вдруг появившейся неисчислимой вражеской армии под командованием Сулеймана-паши.

Проверив сообщения беженцев разведкой, Гурко немедленно собрал военный совет. Как всегда молча выслушав соображения генералов, сообщил свое решение: выдвинувшись на линию Эски-Загра — Ени-Загра, закрыть армии Сулеймана путь к Хаинкиойскому и Шипкинскому перевалам. Четырем дружинам Болгарского ополчения выпала на долю Эски-Загра. «Стара-Загора», как упорно называли ее болгары, не признававшие турецких наименований родных городов.

11 июля Столетов вступил в Эски-Загру. Тут же была организована народная милиция, вооруженная трофейным оружием. Но уже на следующее утро тринадцатитысячный передовой корпус Сулеймана после двухчасовой артиллерийской подготовки всей мощью навалился на необстрелянных дружинников Столетова.

Аскеры Сулеймана были закаленными воинами: армия имела опыт боев в Черногории. Пехотинцы пошли в атаку еще тогда, когда гремела их артиллерия. Дружинам пришлось рассыпаться, чтобы огнем сдержать первый натиск противника.

— Пока подойдет Гурко, они выбьют у нас добрую половину, Николай Григорьевич, — сказал Рынкевич.

Столетов прекрасно понимал, что огневой бой куда более выгоден противнику, но молчал. Перед дружинниками лежал длинный пологий подъем, и это беспокоило его. Вначале следовало нанести отвлекающий удар, заставить турок рассредоточить огонь, но это означало необходимость кем-то пожертвовать, и в создавшейся обстановке жертвовать следовало лучшим, наиболее боеспособной, сплоченной и активной частью, и Столетов колебался не от нерешительности — он уже все решил, — а в выборе этой жертвы.

— Передайте Калитину приказание атаковать. И чтоб Самарское знамя видели все болгары.

Рынкевич лично передал эти слова Павлу Петровичу. К тому времени 3-я дружина, умело рассыпавшись, вела перестрелку; потерь было немного, но одним из первых был тяжело ранен Антон Марченко, и Самарское знамя перешло в руки второго знаменщика Авксентия Цимбалюка. Выслушав приказание, последствия которого были для него ясны, подполковник ничем не выдал своего отношения. Молча кивнул и тут же распорядился собрать ротных командиров. Объяснив задачу, задержал Олексина:

— Ваша рота пойдет первой, поручик.

— Благодарю за честь, Павел Петрович.

Гавриил вскочил в седло, поскакал к своим позициям. Приблизившись, сдержал коня, шагом выехал вперед, в центр залегшей роты. Турки сильно обстреливали, пули жужжали вокруг.

— Слушай меня! — по-болгарски крикнул поручик. — Болгары, сегодня вы грудью прикрываете свою несчастную родину! Дрогнете, побежите — и орды Сулеймана обрушатся на мирных жителей! Лучше умереть, но не допустить этого! Ваши русские братья с вами, болгары, они пойдут впереди!

Он рисковал обдуманно: ему необходимо было внушить своим дружинникам, что не всякая пуля убивает. Нелегко это далось, но он докричал призыв, увидел, что услышан и понят всеми, и только тогда спрыгнул с коня. Вырвал из ножен саблю:

— Барабанщик, атаку! Рота, за мной!

Гавриил шел быстро, зажав саблю в опущенной руке. До турок было еще далеко, и этой опущенной саблей он удерживал болгар от преждевременного бега. Оглянулся он только раз: рота перестраивалась на ходу, русские — субалтерн-офицеры, унтеры, барабанщик и трубач — шли в первом ряду. Барабанщик безостановочно отбивал дробь, а трубач неотрывно следил за мгновением, когда командир взметнет саблю ввысь, чтобы тут же сыграть атаку. Следом дружно, плечом к плечу, выставив штыки, шагали ополченцы. Турки стреляли часто, но торопливо и пока не залпами; убитых и раненых было немного, и рота смыкала над ними ряды, как на ученьях. «Успеть до залпа с атакой, — все время думал Гавриил, прикидывая, сколько осталось до турок и позволит ли местность перейти на бег. — Господи, дай мне упредить залп атакой, господи, помоги…»