Ганс Фаллада: Железный Густав

Она сворачивает на оживленную Гнейзенауштрассе и продолжает бежать без оглядки, все дальше, дальше, пока не видит отца на козлах пролетки — старого-престарого, но тем не менее — отца, свое спасение…

— Гони, отец! — кричит она и прыгает в пролетку. — Бумаги со мной!

— Н-но, Гразмус! — только и отвечает отец.

И вот она едет. Она сидит в пролетке с поднятым верхом, да и фартук натянула на себя. Сидит, уткнувшись лицом в грязные засаленные подушки… Сердце бешено колотится… после быстрого бега… Словно хочет выпрыгнуть из груди… Она судорожно рыдает…

Но рыдает не от страха и не с горя, не с отчаяния…

Она плачет от счастья, от того, что снова она в отцовской пролетке — в отцовской пролетке!

Уже три дня, как Франц вернулся с добычей, три дня, как Франц с Эйгеном перетащили содержимое мешков в мансарду, где Эрих с нетерпением ждал, удастся ли ему последний, решающий ход, на какой он еще мог рассчитывать в жизни…

Сначала все шло хорошо, несмотря на вскоре обнаружившееся бегство Эвы, — партнеров связывали общие интересы. Бумаги, официальные документы, найденные в приватном сейфе, сначала отложили в сторону, все внимание было обращено на деньги и на ценности.

Эти трофеи оказались ничтожными: какая-то тысяча марок наличными, бриллиантовый перстень, золотые часы — вот и вся пожива! И компаньоны обратились к бумагам. Сначала все шло тихо-мирно. Эрих проглядывал и сортировал. Когда Эйген этого требовал, он кое-что зачитывал вслух, словом, все у них шло гладко, как у добрых друзей. Время от времени Эйген спускался в подвал — дьявольская незадача, что эта сука Эва именно сейчас задала тягу! Ну, да ничего не попишешь, благо, под рукой оказался некий поскользнувшийся в жизни мясник — ему и были переданы бразды правления. Разумеется, брату нельзя было доверять, как Эве — та никогда не утаивала ни пфеннига, — зато Эйгену не приходилось так часто и подолгу торчать в подвале…

И вот Эйген сидел наверху — нравилось это шурину или нет, — он сидел и следил. Сидел, обратив на Эриха незрячие глаза, то и дело утирая тыльной стороной руки безгубый рот, — и следил. Правда, толстокожего Эриха не смущал этот устремленный на него безглазый взор — он продолжал листать бумаги.

Такому прожженному дельцу, как Эрих Хакендаль, достаточно было одного взгляда, чтобы определить, заслуживает ли письмо внимания. Все, что поважнее, он откладывал в сторону, чтобы потом незаметно прибрать подальше. Об этих письмах Эйгену незачем было знать. Разумеется, не мешало кое-чем и потешить слепого, но Эрих читал ему только сравнительно безобидные письма, и которых имелся материалец для легких вымогательств, какими слепой пробавлялся и раньше, — о настоящей же ценности архива, изъятого из небольшого приватного сейфа, Эйген не должен был догадываться.

Эрих с неподдельным сожалением смотрел на слепца, который, сидя по другую сторону стола, тыкал наобум в какое-нибудь письмо и говорил:

— Прочти-ка мне это, шурин!

И Эрих послушно брал в руки письмо: если ему казалось, что Эйгена не стоит с ним знакомить, он скашивал глаза на какое-нибудь другое письмо, лежащее на столе, и зачитывал его вслух. Какая все же удача, что он дал Эве сбежать: будь она рядом с Эйгеном, эта безответная раба, Эриху неповадно было бы его морочить.

Возможно, и у Эйгена возникали подобные мысли. Возможно, что, когда он сидел с Эрихом и беспомощно на него пялился, он размышлял, точно ли это случайность, что Эва от него ускользнула в такой неподходящий момент? Таким образом, он был даже несправедлив к своему шурину, ведь это и в самом деле была игра случая, шурин только чуть-чуть помог случаю.

Однако Эйген становился все молчаливее и все реже говорил: «Прочти-ка мне это, шурин!» Молча, нахмурив лоб, сидел он со склоненной головой и, казалось, о чем-то упорно думал. Умница Эрих, хитрюга Эрих, пройдоха Эрих мог бы, казалось, при своей сметливости призадуматься над тем, чем же вызвана такая холодность компаньона. Но Эрих был слишком упоен удачей, швырнувшей к его ногам ключ к богатству и успеху, чтобы обращать внимание на какого-то Эйгена Баста. В самом деле, кто такой Эйген Баст? Беспомощный слепец, тупой, неотесанный, вульгарный преступник! Стоит ли им заниматься?

С уверенностью победителя Эрих уже в конце первого дня предлагает слепому сжечь бумаги, не представляющие никакого интереса, но не безопасные для хранения. То, что он собрал на столе, вот это действительно ценные бумажки, прелестные, забористые письмишки…