Ясунури Кавабата - РАССКАЗЫ НА ЛАДОНИ

Она взглянула на него. Её глаза были счастливыми.

— Вот, посмотри, я уже написал о тебе. И пусть даже мы оба умрём, мы всё равно останемся жить на этих страницах. А теперь настало второе утро. Чистая, ничем не замутнённая красота. Невидимая красота в твоей жизни, похожая на аромат, источаемый весенними цветами. В моём романе будет заключено именно такое понимание прекрасного. Но так трудно выразить это словами! Положи мне на ладонь свою душу! Пусть искрится — словно кристалл хрусталя. И тогда я сумею написать этот роман!

— Что-что?

— Превосходный материал! Если бы я не был писателем, я бы не сумел воскресить тебя для далёкого-далёкого будущего.

Услышав это, она почувствовала отвращение. И, чтобы он не мог видеть её лица, отвернулась.

Она сидела одна в своей комнате. Брат уже умер.

«Персиковый цвет, персиковый цвет», — она вспомнила эти слова, разглядывая свою белую прозрачную кожу. Вспомнила и рассмеялась. «Стоит кому-то сказать, что я нужна ему, как я уже на всё готова», — смеясь, подумала она.

[1924]

Близорукая женщина возбуждённо сочиняла открытку во дворе почты. «Окно поезда, окно поезда, окно поезда», — трижды написала она и перечеркнула. «Нынешнее время, нынешнее время, нынешнее время».

Сотрудник отдела экстренной доставки почёсывал карандашом в затылке.

На кухне ресторана повар завязывал тесёмки передника официантки. «Сзади завязывать, что ли? Так теперь не делают. Давай спереди под грудью завяжу». — «Давай!»

А поэт покупал сахар. Приказчик воткнул огромный совок в гору сахарного песка. «Приду домой, а лепёшек печь не стану. А если насыпать песку в карман, белые, светлые мысли придут в голову». Вслед встречным прохожим поэт забормотал: «Эй вы, вы идёте в прошлое! А я направляюсь в будущее. Кто со мной? В будущее-то всякому хочется. Ерунда какая-то».

Мальчишка-рассыльный объехал близорукую женщину на велосипеде. «Послушай-ка. Я ведь близорукая. В лавке сахар белый-белый, а я его не вижу. Я даже подумала, что тот мужчина вместе с той женщиной вошли в поезд через окно! И он, вот меня такую… Эй, мальчик!»

Поэт и официантка весело беседовали в ресторане.

— А у тебя новенький передник. Покажись-ка сзади. Смотри-ка, а у тебя там новый бантик. И беленький какой.

— Мне так не нравится! Не заглядывайте на меня сзади.

— Договорились. Я прямо вперёд в будущее направлялся, так что и ты ко мне передом встань.

И в эту минуту солнце, освещавшее крышу ломбарда, расположенного в самом западном конце улицы, берущей начало на востоке этого города, беззвучно скрылось.

Вот. И тогда пешеходы как-то разом вздохнули и перешли на прогулочный шаг. Сами они, правда, не заметили этого.

Дети, игравшие на восточном конце улицы, уставились на запад, напружинили ноги, напрягли мускулы и подпрыгнули. Они хотели увидеть зашедшее солнце.

— Вот оно!

— Вот оно!

— Вот оно!

Но только это было враньё. Никакого солнца видно не было.

[1924]

Пятеро бабок в экипаже дремали; одновременно они вели разговор о том, какой богатый урожай мандаринов выдался этой зимой. Кобыла весело бежала, подёргивая хвостом — будто хотела догнать чайку в небе.

Возница Кандзо очень любил лошадей. Кроме того, во всём городке только он один владел восьмиместным экипажем. Кроме того, строй его души был таков, что экипаж его был всегда украшен лучше других. Когда дорога шла в гору, он проворно соскакивал на землю, чтобы лошади было полегче. Ему очень нравилось вот так проворно соскакивать и снова садиться на облучок. Кроме того, по тому, как тянула лошадь, он, даже сидя на своём облучке, мог мгновенно определить, что к экипажу прицепились детишки, и тогда он проворно спрыгивал на землю, и на их головы обрушивались его кулаки. А потому для детей экипаж Кандзо был самым желанным и самым страшным.

Но сегодня Кандзо отчего-то не удавалось никого поймать. Ему не удалось схватить ни одной из этих маленьких обезьянок на месте преступления. А ведь как хорошо у него всегда получалось: словно кошка соскакивает он с облучка, обегает экипаж, и на головы ничего не подозревающих ребятишек обрушиваются его кулаки. Кандзо гордился своим проворством.

«Вот я тебе!»

Кандзо пришлось уже в третий раз спрыгнуть с облучка. Девочка лет двенадцати-тринадцати шла по дороге позади экипажа. Щёки её горели от возбуждения. Плечи ходуном ходят, дышит тяжело, глаза горят. Одета не по-нашему, а в платье персикового цвета. Но носки спадают. И при этом — без туфель. Кандзо глядел на неё с подозрением. Она же шла, повернув голову в сторону моря, пока не поравнялась с экипажем.