Густав Яноух - Из разговоров Густава Яноуха с Францем Кафкой

– Что вы читаете?

– «Ташкент – город хлебный»… [17]

– Изумительная книга. Я недавно прочитал ее за один вечер.

– Мне кажется, книга эта скорее документ, нежели произведение искусства.

– Всякое подлинное искусство – документ, свидетельство. Народ, у которого такие мальчики, как в этой книге, – такой народ нельзя победить.

– Но дело, вероятно, не в единицах.

– Напротив! Вид материи определяется количеством электронов в атоме. Уровень массы зависит от сознания единиц.

– Между евреями и немцами много общего. Они усердны, дельны, прилежны, и их изрядно ненавидят другие. Евреи и немцы – изгои.

– Возможно, их ненавидят как раз из-за этих качеств?

– О нет! Причина гораздо глубже. В основе своей это религиозная причина. У евреев это ясно. У немцев это не так явственно, потому что их храм еще не разрушен. Но это еще произойдет.

– Как так? Ведь немцы не теократический народ. У них нет национального бога в собственном храме.

– Так принято считать, в действительности же дело обстоит совсем иначе. У немцев есть «бог, который велит ковать железо». [18]Их храм – прусский генеральный штаб.

Кафка рассказал, что пражский еврейский писатель Оскар Баум мальчиком ходил в немецкую школу. Обычно после занятий по дороге домой происходили драки между немецкими и чешскими школьниками. Однажды во время подобной потасовки Оскара Баума ударили пеналом по глазам, и у него отслоилась сетчатка, он ослеп.

– Еврей Оскар Баум потерял зрение как немец, каковым он, в сущности, никогда не был и каковым его никогда не считали. Может быть, Оскар – печальный символ так называемых немецких евреев в Праге.

В разговоре об отношениях между чехами и немцами Г. Яноух сказал, что для лучшего взаимопонимания обеих наций было бы хорошо издать чешскую историю на немецком языке.

– Бесполезно. Кто станет ее читать? Разве что чехи и евреи. Немцы определенно не станут, они ведь не стремятся узнавать, понимать, читать. Они хотят только владеть и править, а понимание – обычно лишь помеха на пути к этому. Угнетать ближнего куда легче, если ничего не знаешь о нем. Совесть тогда не мучает…

Тейлоризм и разделение труда в промышленности.

– Это страшное дело.

– Вы думаете при этом о порабощении человека?

– Речь идет о большем. Результатом такого чудовищного преступления может стать только господство зла. Это естественно. Самая возвышенная и наименее осязаемая часть творения – время – втиснута в сеть нечистых деловых интересов. Тем самым пачкается и унижается все творение, и прежде всего – человек, составная часть его. Такая «затейлоризированная» жизнь – страшное проклятие, которое может породить только голод и нищету вместо желанного богатства и прибыли. Это шаг вперед к…

– Концу мира?

– Если бы хоть это можно было сказать с уверенностью. Но ни в чем нельзя быть уверенным. Потому ничего нельзя сказать. Можно только кричать, заикаться, хрипеть. Конвейер жизни несет человека куда-то – неизвестно куда. Человек превращается в вещь, в предмет, перестает быть живым существом.

Кафка листает принесенную Г. Яноухом книгу Альфонса Паке «Дух русской революции». [19]

– Спасибо. У меня сейчас нет времени. А жаль. Люди в России пытаются построить совершенно справедливый мир. Это религиозное дело.

– Но ведь большевизм выступает против религии.

– Он делает это потому, что он сам – религия. Интервенции, мятежи и блокады – что это такое? Это небольшие прелюдии к великим, лютым религиозным войнам, которые пробушуют над миром.

Встретив большую группу рабочих, направляющихся со знаменами и плакатами на собрание, Кафка заметил:

– Эти люди так уверены в себе, решительны и хорошо настроены. Они овладели улицей и потому думают, что овладели миром. Но они ошибаются. За ними уже стоят секретари, чиновники, профессиональные политики – все эти современные султаны, которым они готовят путь к власти.

– Вы не верите в силу масс?

– Я вижу ее, эту бесформенную, казалось бы неукротимую силу масс, которая хочет, чтобы ее укротили и оформили. В конце всякого подлинно революционного процесса появляется какой-нибудь Наполеон Бонапарт.

– Вы не верите в дальнейшее развертывание русской революции?

– Чем шире разливается половодье, тем более мелкой и мутной становится вода. Революция испаряется, и остается только ил новой бюрократии. Оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги. [20]