Эрнест Хемингуэй - Зеленые холмы Африки

— Пига, — прошептал М'Кола. Я погрозил ему пальцем и пополз вперед, огибая куст. Я очень боялся спугнуть зверя, прежде чем подползу на выстрел, но не забывал наказа Старика: «Сумейте выждать». Подкравшись поближе, я встал на одно колено, взял куду на мушку и, восхищенный его размерами, твердя себе, что волноваться не надо, что случай самый обыкновенный, по всем правилам выцелил куду чуть пониже лопатки и нажал спуск. Грянул выстрел, куду сделал скачок и кинулся в заросли, но я знал, что не промахнулся. Я выстрелил вторично по серому пятну, мелькавшему среди деревьев. М'Кола орал: «Пига! Пига!», то есть: «Попал! Попал!» — а Римлянин хлопнул меня по плечу, обмотал свою «тогу» вокруг шеи и побежал нагишом, а следом за ним и мы четверо понеслись во весь дух, как гончие, через ручей, вздымая фонтаны воды, и потом вверх по откосу. Голый Римлянин уже продирался впереди сквозь заросли, потом нагнулся и, подняв листок, обрызганный алой кровью, шлепнул меня по спине, а М'Кола крикнул: «Даму! Даму!» — «Кровь! Кровь!» Чуть подальше мы нашли глубокий след, уводивший вправо, и я, на ходу перезаряжая винтовку, вместе со всеми ринулся в полумрак леса, где Римлянин, сбившись было со следа, вдруг снова нашел кровь и дернул меня за руку, заставляя лечь.

Все мы затаили дыхание — куду стоял на полянке в какой-нибудь сотне шагов, должно быть тяжело раненный, насторожив уши, большой, серый, с чудесными рогами, и, повернув голову, глядел прямо на нас. Я подумал, что теперь уж надо стрелять наверняка, пока совсем не стемнело, задержал дыхание и прицелился зверю в лопатку. Послышался хряск пули, и куду тяжело встал на дыбы. М'Кола закричал «Пига! Пига! Пига!» — но куду скрылся из виду, а мы снова понеслись, как гончие, и чуть не упали, споткнувшись обо что-то. Это и был наш огромный, прекрасный самец куду, он лежал на боку, мертвый, и рога его, дивные, разлетистые рога, изгибались темными спиралями; он свалился в пяти шагах от того места, где его настиг мой выстрел, и лежал — большой длинноногий, серый с белыми полосами, увенчанный огромными рогами орехового цвета, на концах словно выточенными из слоновой кости, с густой гривой на высокой красивой шее, с белыми отметинами между глаз и на носу — и я, нагнувшись, дотронулся до него, чтобы убедиться, что это не сон. Куду лежал на том боку, куда вошла пуля, вся шкура была целехонька, и от него исходил нежный, приятный запах — так благоухает дыхание телят и тимьян после дождя.

Римлянин бросился мне на шею, М'Кола что-то кричал неожиданно высоким, певучим голосом, а вандеробо-масай все похлопывал меня по плечу и прыгал от радости. Потом все по очереди торжественно пожали мне руку — престранным способом, неизвестным мне до того времени: хватали меня за большой палец, зажимали его в кулаке, трясли и тянули, потом снова энергично сжимали и при этом пристально смотрели мне в глаза.

Мы снова полюбовались добычей, а М'Кола стал на колени, провел по рогам пальцем, измерил руками их размах, не переставая напевать: «Оо-оо-иии-иии», — иногда восторженно взвизгивая и поглаживая то морду, то гриву куду.

Я хлопнул Римлянина по спине, а он снова совершил церемонию с большим пальцем; я отвечал ему тем же. Я обнял вандеробо-масая, и он, сильно и с большим чувством, потянул меня за палец, ударил себя в грудь и сказал гордо:

— Вандеробо-масай — самый лучший проводник.

— Вандеробо-масай молодчина! — подтвердил я. А М'Кола все тряс головой, глядел на куду и повизгивал. Потом он сказал:

— Думи, думи, думи! Бвана Кабор кидого, кидого. — Это значило, что перед нами король всех куду, а добыча Карла — мелочь, пустяк.

Все мы понимали, что убит не тот куду, по которому я стрелял сначала, а тот лежит где-нибудь, сраженный первым выстрелом, но это не имело значения, потому что перед нами было настоящее чудо. Однако мне захотелось взглянуть и на первого.

— Пошли, там еще один куду, — сказал я.

— Он мертв, — ответил М'Кола. — Куфа.

— Идем же.

— Этот лучше всех.

— Пошли.

— Мерять надо! — взмолился М'Кола. Я протянул стальную ленту рулетки по изгибу рога, М'Кола придерживал ее снизу. Рог был значительно длиннее пятидесяти дюймов. М'Кола смотрел на меня с жадным нетерпением.

— Большой! Большой! — сказал я. — Вдвое больше, чем у бваны Кабора.

— Иии-иии, — затянул он опять.

— Ну, идем, — сказал я.

Римлянин уже скрылся из виду.

Мы поспешили к тому месту, где видели куду перед первым выстрелом, и сразу же заметили на уровне груди испачканные кровью листья кустарника. А в сотне шагов оттуда лежал мертвый куду. Этот оказался поменьше первого. Рога такие же длинные, но менее раскидистые, и все ж этот тоже был хорош. Он лежал на боку, подмяв под себя куст, на который свалился.