Разипурам Нарайан - Тень

Самбу потребовал:

— Дай мне четыре аны, завтра пойду смотреть фильм.

Его мать пришла в ужас. Желание мальчика было ей непонятно. Ее-то мысль о прибытии этой картины уже полгода держала в страхе. Как люди могут смотреть его на экране, зная, что его нет в живых? Сперва она смутно надеялась, что из уважения к ее чувствам картину вообще не выпустят. А когда по улице прошла процессия с оркестром и барабанами и рослые юноши пронесли рекламные плакаты и огромные многокрасочные портреты ее мужа, она решила на время уехать из города; но осуществить это отчаянное решение оказалось не просто. Теперь картину привезли. По шесть часов в день, не меньше, ее муж будет говорить, двигаться и петь в кинотеатре за три квартала от ее дома.

Самбу радовался так, словно его отец воскрес из мертвых.

— Мама, а ты разве не пойдешь смотреть кино?

— Нет.

— Ну мама, ну пожалуйста, пойдем.

Она попробовала объяснить мальчику, что для нее смотреть этот фильм совершенно невозможно. Но у него была своя беспощадная логика.

— Почему невозможно? Ты ведь каждый день смотришь его снимки, даже тот большой портрет на стене?

— Да, но снимки не разговаривают, не двигаются, не поют.

— А тебе они, значит, нравятся больше, чем картина, где он живой?

Весь следующий день мальчик был сам не свой от волнения. В школе, как только учитель отворачивался, он наклонялся к соседу и шептал:

— Моему отцу заплатили за этот фильм десять тысяч рупий. Сегодня вечером пойду смотреть. А ты пойдешь?

— Что, смотреть «Кумари»? — презрительно отозвался тот. Он терпеть не мог тамильские фильмы. — И близко не подойду.

— Этот фильм не такой, как другие тамильские ленты. Отец нам каждый вечер читал сценарий. Ужасно интересный. Он его сам написал от первой до последней строчки. Ему заплатили десять тысяч рупий за сценарий и за исполнение роли. Если хочешь, пойдем вместе.

— Не пойду я смотреть тамильский фильм.

— Это не обычный тамильский фильм. Он не хуже любого английского.

Но товарищ Самбу стоял на своем. Пришлось Самбу идти одному. Картина эта была попыткой ввести в тамильскую кинематографию новый стиль — современная тема, минимум музыки. То была история Кумари, девушки, которая отказалась выйти замуж четырнадцати лет, захотела учиться в университете и сама зарабатывать на жизнь, и за это суровый отец (отец Самбу) сначала отрекается от нее, но в конце концов прощает.

Самбу уселся в ряду, где места были по четыре аны, и с нетерпением ждал начала. Уже полгода он не видел отца и очень по нему соскучился.

В зале стемнело.

Рекламные кадры ближайшего фильма и объявления оставили Самбу равнодушным. Наконец на экране появился его отец. На нем было то же дхоти и та же рубашка, которые он носил дома; он сидел за своим столом точно так же, как сиживал дома. К нему подошла девочка, и он погладил ее по голове и заговорил с ней точь-в-точь так, как разговаривал когда-то с Самбу. А потом стал учить девочку арифметике. Она держала на коленях грифельную доску, а он ей диктовал: «Возчик берет по две аны за милю. У Рамы есть три аны. Сколько миль провезет его возчик?» Девочка кусала грифель и моргала. Отец явно начал сердиться. «Ну же, Кумари, — зашептал Самбу. — Скажи что-нибудь, а то он тебя нашлепает. Уж я-то его знаю». Но Кумари, как видно, была в арифметике сильнее Самбу. Она ответила правильно. Отец был в восторге. Как он, бывало, прыгал от радости, когда Самбу удавалось правильно решить задачку! Самбу вспомнился день, когда он по чистой случайности разгадал головоломку про цистерну, в которой была течь, а над течью кран. Как отец вскочил с места, услышав от Самбу, что цистерна снова наполнится за три часа!

Когда фильм кончился и зажгли свет, Самбу оглянулся на окошечко в будке киномеханика, точно его отец мог скрыться туда. Теперь, без отца, мир показался ему пустым. Он побежал домой. Мать ждала его на пороге.

— Как ты поздно. Уже девять часов.

— Я бы и дольше смотрел, если бы можно было. Какая ты странная, мама. Ну почему ты не хочешь пойти?

За ужином он болтал без умолку.

— Точь-в-точь как папа пел, точь-в-точь как он ходил, точь-в-точь…

Мать слушала его в мрачном молчании.

— Да скажи же что-нибудь, мама!

— Мне нечего сказать.

— Тебе картина не нравится?

Вместо ответа мать спросила:

— Хочешь завтра сходить еще раз?