Ихара Сайкаку - Избранное

Видя, что отец несокрушимо здоров, Сасароку становился все печальнее. Он отправился в храм Тага-даймёдзин в Оми и помолился, чтобы отец поскорее умер, но по ошибке молитвы он приносил богу долголетия, оттого толку от них быть не могло. Горюя, что отец так долго живет, Сасароку взывал ко всем богам и буддам: «Пусть он скончается в течение семи дней!» — заклинал он. Кто знает, может, и правда молитва его была услышана, ибо у отца закружилась голова. Его обступили испуганные домочадцы. Вне себя от радости Сасароку достал заранее припасенный яд, налил воды в чашечку и собрался было поднести яд отцу со словами:

— Вот у меня тут есть хорошее лекарство.

Стал он разгрызать для отца снадобье, да по нечаянности и проглотил. А ведь то был яд, и тут же дыхание Сасароку прервалось. Все средства перепробовали, стараясь разжать ему зубы, но тщетно. Возмездие за дурные дела мгновенно настигло его — вытаращенные глаза у Сасароку налились кровью, волосы встали дыбом, тело распухло раз в пять против прежнего. Все только дивились, глядя на это. Отец вскоре поправился и, не зная причины, по которой сын опередил его в смерти, горевал о его кончине. Следовало бы и ослепленному алчностью ростовщику, ссудившему Сасароку деньги, призадуматься над возмездием, ожидающим его за подобные дурные дела.

Говорят, что персиковые деревья всегда растут около дома бедняка; уж не потому ли прославилось этими деревьями селение Фусими, что в провинции Ямасиро?

Там и сейчас пышно цветут персиковые сады…

Но в старину местечко Сумидзомэ в Фусими славилось цветением сакуры, оттого для любования цветами приглашали туда даже жителей столицы, и они сожалели, что день смеркается слишком быстро. Не только любители выпивки, но и трезвенники, грустя об уходящей весне, провожали ее, обмениваясь чарками сакэ в тени цветущей сакуры. Каждый день сменяли друг друга все новые гости, все они пили, и хотя капли сакэ, проливавшиеся из чашек, были легче росинок, но в конце концов набралась под землей чуть ли не целая река вина, пропитала корни дерева, и понемногу красавица сакура засохла. До нас дошло только название «сакура Сумидзомэ», а вода из колодца, что вырыт был в саду, где некогда цвела эта сакура, была столь известна, что из нее готовили чай самому князю Хидэёси. Со временем переменилось и это, источник стал простым колодцем на столичном тракте, а вскоре и само селение здешнее пришло в запустение.

Недалеко от Сумидзомэ в заброшенном домике жил Бунскэ по прозвищу Жаровня. В этом бренном мире он занимался тем, что делал на продажу метелки и другие вещицы бамбука. У него не было одежды, чтобы защититься от холода поутру и вечером в ветреные дни. Ночами, когда падал иней, он лишь тем и держался, что разжигал огонь в жаровне тлеющими углями, потому его и называли не по имени, а окликали просто: «Эй! Жаровня! Жаровня!»

Печальным и скудным был его удел. Под Новый год он не мог ни моти приготовить, ни украсить ворота ветками сосны. В доме хоть шаром покати — дрова кончились и в ящике для риса ни зернышка. С завистью думал он о рыбной закуске из Танго, об одежде, которую принято дарить друзьям и родным на Новый год, словом, обо всем, что есть у других. И сам он, и жена его уже состарились. И уже смирились с нуждой, но с грустью мечтали, чтобы хоть дети их смогли полакомиться на Новый год. Но и это, увы, было невозможно.

Горестно, когда жизнь проходит в бедности и лишениях. В этом селении несколько лет назад начали сажать персики. Уже с весны, с нетерпением дожидаясь прихода осени, персики еще не вполне созревшие, начали продавать зеленщику из столицы; это давало доход, благодаря которому в течение нескольких последних лет семья Бунскэ спокойно провожала старый год и встречала новый. Но ураган, налетевший двадцать третьего дня восьмого месяца этого года, вырвал с корнями все персиковые деревья. Беда постигла всех одинаково, но Бунскэ казалось, что его нужда еще страшнее, чем у других. Крыша прохудилась, остались только стропила. Теперь, когда шел дождь, все пятеро забирались в сундук, который еще не успели продать, и сидели там на корточках, подпирая крышку деревянной подставкой, чтобы не задохнуться. И что толку было оплакивать эту жизнь, что подобна блужданиям во мраке бренного мира!

Думали они, хоть и жаль было, продать дом, но покупателей на него не находилось, а задаром ведь тоже не отдашь.