Сабахаттин Али - Юсуф из Куюджака

По дороге Саляхаттин-бей рассказывал Юсуфу:

- Положение опасное, сын мой. Посмотрим, чем все это кончится. Правда, союзники у нас сильные, но, как верно говорят старики, не так-то легко устоять перед семью державами. Сдается мне, что недолго это протянется. Мобилизация предпринимается очень широкая. Шлют телеграмму за телеграммой, требуют не допускать дезертирства…

До самого дома он объяснял ему, кто против кого воюет, почему началась война, повторяя то, что вычитал из газеты, которая пришла в управу.

Барабан, зурна. «Эй, гази!» ( Гази - победитель в борьбе за веру. «Эй, гази!» - начальные слова песни ), толпы на улицах… Идут возбужденные новобранцы. Бедняги не знают, какая судьба их ждет, и даже не допускают мысли о смерти, хотя и возглашают: «Победим или умрем за веру!» Истинные герои, они с улыбкой встречают неожиданную перемену в своей жизни, шагают навстречу опасности, даже не задумываясь над тем, за что и ради кого они идут умирать, как и где они будут убиты…

Только женщины хорошо понимали трагичность происходящего. Бедность воображения мешала им приукрашивать ужас войны лживыми иллюзиями, они предугадывали, какое горе ждет всех в грядущие дни.

Мужчины с растерянной улыбкой прощались с женами и матерями. Все домашние горько плакали, они же советовали крепиться, женщины жалели мужчин, считая, что они не ведают, что им уготовано, жалели, как малых детей.

Едва ли не из каждого дома в квартале уходил по меньшей мере один мужчина. Товарищи Юсуфа, друзья его детских игр, были отправлены с первой же партией. Сам он пока еще оставался. Отец, сообщая ему о мобилизации, добавил:

- Может, теперь твой покалеченный палец пригодится. Мне сказали, что с такими увечьями пока еще под ружье не берут!..

Юсуф поднял правую руку и посмотрел на то место, где прежде был большой палец. Рядом с указательным косточка образовывала маленький шарик, покрытый красноватой кожей, посредине выделялся шрам.

Юсуф долго разглядывал свою руку, и мысли его улетели в далекое и горькое прошлое.

Картины событий, о которых он долгие годы старался не вспоминать, ожили перед его глазами так ясно, что сердце сжалось от печали, которой до сих пор он никогда не испытывал. Саляхаттин-бей, шагавший рядом с ним, увидел на его лице болезненную гримасу.

- Что с тобой, Юсуф? - спросил он. - Хочешь быть героем? Жалеешь, что не можешь пойти в солдаты?

- Нет, - ответил Юсуф и, полузакрыв глаза, снова погрузился в свои мысли.

Казалось, он только вчера покинул родной Куюд-жак, окруженный голыми безлесными горами. Красивого там было мало. Грязные узкие улочки, выгон перед домом с маленьким садиком; отец, возвращавшийся с поля усталый, изможденный и набрасывавшийся с бранью на всех, чтобы отвести душу, вспомнилась мать, проводившая большую часть дня на кухне с земляным полом, перетиравшая жерновом булгур ( Булгур - крупнопомолотая пшеница, очищенная от кожуры ), раскатывавшая тесто, разжигавшая огонь, мать со слезящимися от дыма глазами нагибается к очагу и дует, усиленно пытаясь разжечь дрова.

Потом он вспомнил ту жуткую ночь. И в одно мгновение все кровавые подробности пронеслись у него в голове. Мускулы на лице напряглись, на висках выступил пот.

Каймакам видел, что с Юсуфом творится неладное, но, однажды не получив ответа на свой вопрос, больше ни о чем не спрашивал. Он понял, что Юсуфа занимает.

нечто более важное, чем отправка в армию. Чтобы отвлечь его, он спросил:

- Ну, как идут дела? Как твои коллеги? Ведь уже неделя, как ты приступил к работе.

- К какой работе?

- В управе, конечно…

- Какая же это работа?

- Помилуй, Юсуф! Ну и странный же ты! Неделю назад мы с тобой разговаривали на эту тему. Сидеть в управе тоже работа. Я тебя спрашиваю, как ты проводишь свое время. Боюсь, что наши старики приохотили и тебя к намазам…

Юсуф снова ничего не ответил. Тем временем они подошли к дому.

Муаззез была одна. Когда стемнело, явилась Ша-хенде. Они молча поужинали. Немного погодя в дверь постучали. Прибежал семилетний сын часовщика Ракы-ма-эфенди.

- Мать просила, если тетушка не занята, зайти сейчас к нам, - сказал он открывшей ему Муаззез.

Вышла Шахенде.

- Что случилось, сынок?

- У матери бок схватило. Просит, чтобы вы навестили ее.

Шахенде накинула покрывало и, сказав, что скоро вернется, перешла через улицу.

Болезненная жена Ракыма-эфенди то и дело звала к себе на помощь соседок и, как только боли у нее проходили, принималась болтать и сплетничать.