Уэда Акинари: СКАЗКИ ВЕСЕННЕГО ДОЖДЯ

На шум сбежались жители селения, Госодзи всегда вызывал у них отвращение; его оттащили от Годзо и помогли юноше встать на ноги.

— Вы спасли мне жизнь, хотя она не достойна подобной милости. И всё же мне ещё не время принять смерть…

Ни одна чёрточка не дрогнула в лице Годзо.

— В тебя, верно, вселился бог нищеты! — завопил Госодзи. — Я потерял всё, что имел, я буду ползать в грязи, но верну своё состояние! Я поеду в Наниву [12] Коммент. 10 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Нанива — старинное название города Осака. и открою там дело! А тебя я лишаю наследства. Не смей больше ходить за мной! — Лицо Госодзи перекосилось от ярости, он выбежал из деревни — и исчез навсегда.

А Годзо вскоре принял постриг и вступил на Путь Будды. Он поселился в горном монастыре и достиг выдающейся святости.

Мотосукэ по-прежнему поддерживал мать. Оба они нашли пристанище в Хариме, у родни со стороны матери, и Мотосукэ снова взял в руки мотыгу и вернулся к крестьянскому труду. А мать поставила свой станок и ткала с утра до ночи, уподобившись Такухататидзи-химэ [13] Коммент. 11 (УЛЫБКА МЁРТВОЙ ГОЛОВЫ) Такухататидзи-химэ — в японской мифологии богиня ткачества, соткавшая одежды для Великой богини Аматэрасу. . Жена Госодзи вернулась к родителям и тоже постриглась в монахини. А люди и поныне помнят бесстрашную улыбку отрубленной головы Мунэ…

Гавань Кандзаки в уезде Каванобэ провинции Сэтцу воспета во многих старинных преданиях. Суда из залива Нанива поднимались с грузом до Ямадзаки, а точнее — до порта Цукуси, однако в ненастные дни они заходили в Кандзаки, пережидая там непогоду.

В прежние времена место это носило название Ина, Ина-но-минато [14] Коммент. 1 (МОГИЛА МИЯГИ) «Ина-но-минато» — означает «гавань Ина». , ныне же весь край к северу от реки Инагава стали именовать уезд Каванобэ, что означает «Берег реки»; а раз река именуется Инагавой, стало быть, и уезд тоже следовало бы назвать Ина-но-каванобэ. Но в соответствии с высочайшим указом [15] Коммент. 2 (МОГИЛА МИЯГИ) Имеется в виду указ, изданный в 713 г. императрицей Гэммэй в целях стандартизации написания географических названий. , предписывавшим «все имена провинций, уездов и сёл изобразить двумя приличествующими иероглифами», иные названия удлинили, а иные укоротили. По большей части дело это увенчалось успехом, хотя случались и такие вот досадные нелепицы.

Во время стоянок в Кандзаки старшина судна и купцы, плывшие на корабле, сходили на берег и направлялись в весёлый квартал, где девы любви подавали вино и всячески угождали гостям.

У одного хозяина дома свиданий была куртизанка по имени Мияги. Она отличалась столь совершенной наружностью, что красоту её превосходила лишь добродетель души. Мияги была искусной танцовщицей, слагала танка и умела увлекать сердца мужчин. Но выходила Мияги не к каждому, ибо некий богатый молодой кавалер из близлежащего селенья Кояно, воспылав к куртизанке страстью, пожелал, чтобы к прочим гостям её не приглашали. Звали этого кавалера Дзютабэй Кавамори, и принадлежал он к одному из самых славных родов провинции Сэтцу. Ему сравнялось двадцать четыре; он был отменно красив и изящен в манерах. Целые дни проводил Дзютабэй в ученье, постигая науки и искусство сложения китайских стихов; в познаниях своих он состязался с учёными мужами из столицы, снискав себе немалую славу.

Пленившись прелестями Мияги, Дзютабэй сделался частым гостем в доме любви. Вскоре он уж и жить без неё не мог. Он стал покровительствовать Мияги и не позволял ей прислуживать прочим мужчинам. Да и сама Мияги привязалась к Дзютабэю всем сердцем и поклялась, что ни с кем, кроме него, не пригубит сакэ. Вознамерившись выкупить Мияги, Дзютабэй предложил хозяину изрядную сумму, на что тот сказал:

— Благодарствуйте за щедрость. Впредь не пошлю Мияги к гостям.

Отец Мияги был некогда влиятельным человеком в столице и дослужился до звания тюнагона [16] Коммент. 3 (МОГИЛА МИЯГИ) Тюнагон — придворный советник среднего ранга. , но за незначительную провинность был наказан и низведён до положения незнатного человека. Кормилица его жила в Кандзаки, к ней-то он и решил отправиться вместе с семьёй. Он не умел зарабатывать на пропитание, а те немногие деньги и ценности, что они захватили с собой из столицы, быстро иссякли. В отчаянии и тоске он проливал безутешные слёзы, и это приблизило его кончину.

Мать Мияги принадлежала к древнему роду Фудзивара и была предана супругу всей душой; когда муж был опозорен, она, вопреки дочернему долгу, не вернулась в родительский дом, а последовала за этим ненадёжным человеком в глухую провинцию. Узнав о таком её решении, родные написали ей: «Подумай о судьбе дочери. Девочке надлежит находиться при матери. Бери её и возвращайся скорей». Вот какие жестокие слова были в письме, однако это лишь усугубило её скорбь, но не поколебало решимости, — и мать Мияги даже не пожелала ответить родным.