Борис Васильев - Дом, который построил Дед

— Вот, — сказал он, по-военному, то есть четко, кратко и несколько небрежно перекрестившись. — Незваный гость, что называется, хуже некуда.

Отец Лонгин чрезвычайно растерялся, излишне засуетился, забормотал. Хозяин барской усадьбы — а в селе не сомневались, что хозяйка наконец-таки обрела хозяина, — доселе никогда к нему не заглядывал да и вообще не очень замечал. Поначалу мелькнула мысль, не возникла ли у господ надобность в какой-либо требе, но он тотчас отогнал ее как несоответствующую генеральской тональности. Но покоя не обрел не только от изумления, но и вследствие того, что был в старенькой домашней ряске, в очках (читал с запозданием прибывшие газеты), то есть не готов был как пастырь. И матушка высунулась в не совсем гостеприимном обличии тож…

— Милости просим, милости просим. Чайку не желаете ли? Или, возможно, наливочки?

— Наливочку отставить, — поспешно сказал Олексин, поскольку наливочка его привлекала больше. — С чаем легче разговаривать.

Так оно, вероятно, и было, потому что до появления на столе самовара разговор у них не клеился. Отец Лонгин толковал о мирянах, забывающих Бога, о разрушительной силе фронтовиков, активно действующих в этом смысле, очень хвалил Татьяну, стараниями которой все еще как-то существовала школа. А генерал кивал, говорил «угу», «гм» и обдумывал, как бы перевести беседу в желательное русло. Чай воздействовал в нужную сторону, и Николай Иванович, хватанув горячего до слез и внушительно откашлявшись, вломился в рассуждения священника со всей профессиональной прямотой:

— Какими сведениями располагает церковь о событиях в столице?

— Сведениями? — отец Лонгин растерялся. — Нет сведений. Разве что газеты.

— Все газеты врут всегда и обязательно. У них одна задача — навязать свою точку. Точнее, свой восклицательный знак.

— Всякая власть от Бога.

— Бросьте! Власть есть олицетворение реальной мощи, а не абстрактных идей. Я ведь к вам не за проповедью, а, как бы выразиться, за ясностью. Вот! — Генерал привычно поднял палец. — Не за утешением, а за просветлением.

Священник убрал радушную улыбку, посерьезнел. Долго молчал, прихлебывая чай: он был разумен, склонен к размышлениям, и Олексин не обманывался на его счет. И сейчас терпеливо ждал нового направления в их беседе, хотя был порывист и на редкость нетерпелив.

— Знаете, что настораживает, уважаемый Николай Иванович? Настораживают обещания. О мире, о земле. Власть, которая опирается на исторические традиции, никогда не обещает, ибо следует этим традициям. А эти начали с обещаний.

— Которые не исполнят, — буркнул генерал.

— «Не клянись», сказано в Писании. А такое начало, полагаю, может означать, что традиции будут ломать. Поперек традиций эта новая власть, почему и уповаю лишь на Учредительное собрание.

— Соберут говорунов всея Руси.

— В тягчайшие дни свои Русь всегда прибегала к соборному разуму.

— А как же с пенсионом? — Из всего сказанного Николай Иванович ясно уловил только предположение, что традиции будут ломать, а полный пенсион, лично пожалованный ему Государем, вытекал из традиций. — Последний раз прислали в августе.

— Не могу знать сего. — Отец Лонгин помолчал, поглядывая на обескураженного генерала. — Исходя из милосердия к воину, тяжко пострадавшему за веру, царя и отече…

— Черта им в царе и отечестве! — заорал Олексин, побагровев. — Благодарствую за чай, благодарствую за беседу, виноват за черта.

И, отбросив стул, похромал к дверям.

Дома он, еще не остыв, твердо и нежно объявил о необходимости срочно отбыть в Смоленск, непременно в мундире и непременно при всех орденах. Необходимость он обосновывал беспокойством за Ольгу и неопределенностью положения, в котором ему, как человеку военному, требовалась полная ясность. Руфина Эрастовна поняла, о чем он умалчивал, но не отговаривала, а только смотрела такими глазами, что генерал, поперхнувшись, замолчал, поднял к губам ее руку. Она поцеловала его в голову, утопив лицо в седых кудрях — у Николая Ивановича и намека не было на лысину.

— Любовь моя, вы уносите мое сердце. Может быть… Может быть, только не сердитесь, мы пока поживем без вашего пенсиона? Средства пока позволяют. Право, я молю вас.

— В ваших ручках я податлив, как воск, так что очень, очень прошу не уговаривать меня более.

— Вам необходимо отдохнуть перед дорогой, — краснея, шепнула она. — Пожалуйста, поверьте женщине, которая любит первой и единственной любовью.